Агасфер

Есть старинное преданье про бродягу Агасфера,
Что идет, идет по свету, вечный странник, вечный жид.
Год проходит, век проходит по минутам Минетара,
А дорога, словно лента, из-под посоха бежит.

Я бреду, бреду по свету, я отбил в дороге пятки,
Лишь присяду, лишь поверю, что нашел свой отчий дом,
Вмиг меня возьмут за шкирку: "Убирайся, жид проклятый,
Уходи своей дорогой, за своим ступай добром!"

Я бреду, бреду по свету, я ищу свою берлогу
В тридевятом государстве, в тридесятой стороне.
Ах зачем, безмозглый дурень, я не дал напиться Богу,
Что влачил свой крест к Голгофе на израненной спине?

До сих пор во сне я вижу эти треснувшие губы,
И венец, такой колючий, над таким красивым лбом.
"Агасфер, подай водицы!" - Я ему ответил грубо:
"Убирайся, бог проклятый, за своим ступай добром!"

Я бреду, бреду по свету, я уже дошел до ручки,
Я согласен хоть в могилу, а дороге нет конца.
Колют, колют, колют ноги эти подлые колючки,
Слишком острые колючки их тернового венца.



Исход

В стеклянную корку запекся песок,
И мечется солнце, от жара тускнея.
Все дальше, все дальше вперед на восток
Уходит народ Моисея.
Уже позади край соленых озер
И скрип колесниц в волнах Чермного моря.
У нас впереди сорок лет и простор
Надежды, смиренья и горя.
Покуда последний, рожденный рабом,
В песках не почит, не раздастся осанна.
Народ - на алтарь, лишь бы кто-то потом
Ступил на поля Ханаана.
Уходит на запад гряда облаков,
Дразня миражами блаженного Нила.
Неужто в Египте так мало гробов,
Чтоб нам не хватило могилы.

Но время подводит итоги векам,
И хода его не изменишь законом,
И рухнул со стоном пылающий Храм,
И плач у подножья Сиона.
Святою землей завладел Люцифер,
Сбылись предсказанья распятого бога.
И тронулся снова народ-Агасфер
Волной от родного порога.
Все дальше и дальше в безвестный простор
Уводят изгнанья крутые тропинки,
А слезы и плач тридцати диаспор
Взметнулись дымами Треблинки.
В глазах уходящих в огонь стариков
Безмолвный укор: "Адонаи, помилуй!"
Неужто в Египте так мало гробов,
Чтоб нам не хватило могилы.

Прощай, старый мир, опаленный войной,
И рухнули стены незримой плотины,
И новая жизнь накатилась волной
На земли седой Палестины.
Но в майскую ночь мечты вековой
Судьба усмехнулась, огонь разжигая,
И двинулась армия с площади в бой,
Упавших в песках оставляя.
Вперед прорываясь сквозь огненный шквал,
Послушно святыни касаясь губами.
И вот рубежом лег Суэцкий канал
В стране, где мы были рабами.
Сожженный напалмом небесный покров
Взорвали "Фантомы" святого народа.
В Египте по-прежнему много гробов,
Как в день накануне Исхода.



От рождения ты проклят, жид...

От рождения ты проклят, жид,
Не стремись обмануть судьбу.
Соломона клеймо лежит,
Как печать, у тебя на лбу.

Виноватый всегда - еврей,
Всем мешающий жить еврей.
Этим словом тебя, сынок,
Попрекнут у любых дверей.

Много в жизни тебе, малыш,
Уготовано злых обид.
Сколько раз, побледнев, смолчишь,
Услыхав эту кличку - "жид".

Это слово, как касты знак,
Это слово равно клейму.
Ты плохой, ты чужой, ты враг,
Приживалка в чужом дому.

Убирайся, ненужный жид,
Из страны, где веками ты жил.
В непонятной своей судьбе
Снова родины нет тебе.

Я уеду, ненужный жид,
Математик, артист, поэт.
Я работать хотел и жить,
Отчего же мне жизни нет?

Отчего же мой каждый шаг
Истолкован лишь мне в укор,
Что я сделал, кому я враг,
Что украл у России, вор?

Я уеду, а где же мать? -
В Бабьем Яре она лежит,
В той земле, что своей назвать
Ты не смеешь, ненужный жид.

Ты уедешь, а где же брат? -
В сорок первом в бою убит.
За Россию погиб солдат,
Этот грязный трусливый жид.

Страшно, жизнь оборвав свою
И рукой прижимая кровь,
Где-то в дальнем чужом краю
Воскрешать себя к жизни вновь.

Где-то в дальнем чужом краю,
Где-то в дальнем чужом бою...
А стократ тяжелее стыд
Этой гаденькой клички "жид".