Песок Израиля

Видишь -
На этих дюнах, под этим небом,
Наша - давным-давно - началась судьба.
С пылью дорог изгнанья и с горьким хлебом,
Впрочем, за это тоже:
- Тода раба!

Только
Ногой ты ступишь на дюны эти,
Болью - как будто пулей - прошьет висок,
Словно из всех песочных часов на свете
Кто-то - сюда веками - свозил песок!

Видишь -
Уже светает над краем моря,
Ветер - далекий благовест - к нам донес,
Волны подходят к дюнам, смывая горе,
Сколько - уже намыто - утрат и слез?!

Сколько
Утрат, пожаров и лихолетий?
Скоро ль сумеем им подвести итог?!
Помни -
Из всех песочных часов на свете
Кто-то - сюда веками - свозил песок!



Засыпая и просыпаясь

Все снежком январским припорошено,
Стали ночи долгие лютей...
Только потому, что так положено,
Я прошу прощенья у людей.

Воробьи попрятались в скворешники,
Улетели за море скворцы...
Грешного меня -- простите, грешники,
Подлого -- простите, подлецы !

Вот горит звезда моя субботняя,
Равнодушна к лести и к хуле...
Я надену чистое исподнее,
Семь свечей расставлю на столе.

Расшумятся к ночи дурни-лабухи :
Ветра и поземки чертовня...
Я усну, и мне приснятся запахи
Мокрой шерсти, снега и огня.

А потом из прошлого бездонного
Выплывет озябший голосок --
Это мне Арина Родионовна
Скажет : "Нит гедайге *), спи, сынок,

Сгнило в вошебойке платье узника,
Всем печалям подведен итог,
А над Бабьим Яром -- смех и музыка...
Так что все в порядке, спи сынок.

Спи, но в кулаке зажми оружие --
Ветхую Давидову пращу!"
...Люди мне простят от равнодушия,
Я им -- равнодушным -- не прощу!

___________________________________________
   *) "Нит гедайге" -- не расстраивайся, не огорчайся



Бирюльки
            (Авангардный этюд)

Исидор пришел на седер,
Принес он мацу и сидр.
Но был у хозяйки сеттер -
И его боялся Исидор.

Хозяйка пропела:
- Иси-и-и-дор!
И сеттер понял:
- Иси!
Пропали маца и сидр,
А Исидор сказал:
- Мерси!

А сидр вылакал сеттер,
И, узнав по запаху сидр,
Сказала хозяйка:
- На седер,
Не приносят сидр, Исидор!



Кадиш

        Кадиш - это  еврейская  поминальная молитва, которую
        произносит сын в память о покойном отце.


        Эта поэма  посвящена памяти великого польского
        писателя, врача и педагога  Якова  Гольдшмидта
        (Януша  Корчака), погибшего  вместе со  своими
        воспитанниками из школы - интерната "Дом сирот"
        в Варшаве в лагере уничтожения Треблинка.


Как я устал повторять бесконечно все то же
                                   и то же,
Падать и вновь на своя возвращаться круги.
Я не умею мольться, прости меня, Господи Боже,
Я не умею молиться, прости меня и помоги...
А по вечерам все так же,как ни в чем не бывало,
играет музыка:
Сэн-Луи блюз - ты во мне как боль, как ожог,
Сэн-Луи блюз - захлебывается рожок!
А вы сидите и слушаете,
И с меня не сводите глаз,
Вы платите деньги и слушаете,
Вы жрете, пьете и слушаете,
И с меня не сводите глаз,
И поет мой рожок про дерево,
На котором я вздерну вас! Да-с, да-с...

"Я никому не желаю зла, не умею, просто не знаю,
Как это делается".
                       Януш Корчак. Дневник.

Уходят из Варшавы поезда,
И все пустее гетто, все темней,
Глядит в окно чердачная звезда,
Гудят всю ночь, прощаясь,  поезда,
И я прощаюсь с памятью своей...

Цыган был вор, цыган был врун,
Но тем милей вдвойне,
Он трогал семь певучих струн
И улыбался мне,
И говорил:"Учись, сынок,
Учи цыганский счет -
Семь дней в недели создал Бог,
Семь струн в гитаре - черт,
И он ведется неспроста
Тот хитрый счет, пойми,
Ведь даже радуга, и та,
Из тех же из семи
Цветов..."

Осенней медью город опален,
А я - хранитель всех его чудес,
Я неразменным одарен рублем,
Мне ровно дважды семь, и я влюблен
Во всех дурнушек и во всех принцесс!

Осени меня своим крылом,
Город детства с тайнами неназванными,
Счастлив я, что и в беде, и в праздновании
Был слугой твоим и королем.
Я старался сделать все,что мог,
Не просил судьбу ни разу: высвободи!
И скажу на самой смертной исповеди,
Если есть на свете детский Бог:
Все я, Боже, получил сполна,
Где,в которой расписаться ведомости?
Об одном прошу, спаси от ненависти,
Мне не причитается она.
И вот я врач, и вот военный год,
Мне семью пять, а веку семью два,
В обозе госпитальном кровь и пот,
И кто-то, помню, бредит и поет
Печальные и странные слова:
"Гори,гори, мою звезда,
Звезда любви, звезда приветная,
Ты у меня одна заветная,
Другой не будет..."
Ах, какая в тот день приключилась беда,
По дороге затопленной, по лесу,
Чтоб проститься со мною, с чужим, навсегда,
Ты прошла пограничную полосу.
И могли ль мы понять в том году роковом,
Что беда эта станет пощадою,
Полинявшее знамя пустым рукавом
Над платформой качалось дощатою.
Наступила внезапно чужая зима,
И чужая, и все-таки близкая,
Шла французская фильма в дрянном "синема"
Барахло торговали австрийское,
Понукали извозчики дохлых коняг,
И в кафе, заколоченном наглухо,
Мы с тобою сидели и пили коньяк,
И жевали засохшее яблоко.
И в молчаньи мы знали про нашу беду,
И надеждой не тешились гиблою,
И в молчаньи мы пили за эту звезду,
Что печально горит над могилою:
"Умру ли я, ты над могилою
Гори, сияй, моя звезда..."

Уходят из Варшавы поезда,
И скоро наш черед, как ни крути,
Ну, что ж, гори, гори, моя звезда,
Моя шестиконечная звезда,
Гори на рукаве и на груди!

Окликнет эхо давним прозвищем,
И ляжет снег покровом пряничным,
Когда я снова стану маленьким,
А мир опять большим и праздничным,
Когда я снова стану облаком,
Когда я снова стану зябликом,
Когда я снова стану маленьким,
И снег опять запахнет яблоком,
Меня снесут с крылечка ,сонного,
И я проснусь от скрипа санного,
Когда я снова стану маленьким,
И мир чудес открою заново.

...Звезда в окне и на груди звезда,
И не поймешь, которая ясней,
А я устал, и ,верно, неспроста
Гудят всю ночь, прощаясь, поезда,
И я прощаюсь с памятью моей...


   А еще жила в "Доме  сирот" девочка  Натя. После
   тяжелой  болезни она  не  могла ходить, но зато
   хорошо рисовала и сочиняла песенки - вот одна
   из них -


    ПЕСЕНКА ДЕВОЧКИ НАТИ ПРО КОРАБЛИК

Я кораблик клеила
Из цветной бумаги,
Из коры и клевера,
С клевером на флаге.
Он зеленый, розовый,
Он в смолистых каплях,
Клеверный, березовый,
Славный мой кораблик, славный мой кораблик.
А когда забулькают ручейки весенние,
Дальнею дорогою, синевой морской,
Поплывет кораблик мой к острову Спасения,
Где ни войн, ни выстрелов, - солнце и покой.
Я кораблик ладила,
Пела , словно зяблик,
Зря я время тратила,
Сгинул мой кораблик.
Мне в грозовом отблеске,
В буре, урагане -
Попросту при обыске
Смяли сапогами...
Но когда забулькают ручейки весенние,
В облаках приветственно протрубит журавль,
К солнечному берегу, к острову Спасения
Чей-то обязательно доплывет корабль!


     Когда-нибудь, когда вы будете вспоминать имена
     героев, не забудьте, пожалуйста, я очень прошу
     вас, не забудьте Петра Залевского, бывшего
     гренадера, инвалида войны, служившего сторожем
     у нас в "Доме сирот" и убитого  польскими
     полицаями во дворе осенью 1942 года.


Он убирал наш бедный двор,
Когда они пришли,
И странен был их разговор,
Как на краю земли,
Как разговор у той черты,
Где только "нет" и "да" -
Они ему сказали:"Ты,
А ну, иди сюда!"
Они спросили:"Ты поляк?"
И он сказал :"Поляк".
Они спросили:"Как же так?"
И он сказал:" Вот так".
"Но ты ж, культяпый, хочешь жить,
Зачем же , черт возьми,
Ты в гетто нянчишься, как жид,
С жидовскими детьми?!
К чему - сказали - трам-там-там,
К чему такая спесь?!
Пойми - сказали - Польша там!"
А он ответил:"Здесь!
И здесь она и там она,
Она везде одна -
Моя несчастная страна,
Прекрасная страна".
И вновь спросили:"Ты поляк?"
И он сказал:"Поляк".
"Ну, что ж , - сказали,- Значит, так?"
И он ответил:"Так".
"Ну, что ж, - сказали, - Кончен бал!"
Скомандовали:"Пли!"
И прежде, чем он сам упал,
Упали костыли,
И прежде, чем пришли покой,
И сон, и тишина,
Он помахать успел рукой
Глядевшим из окна.
...О, дай мне Бог конец такой,
Всю боль испив до дна,
В свой смертный миг махнуть рукой
Глядящим из окна!


           А потом наступил такой день,когда "Дому сирот",
        детям и воспитателям было приказано явиться с
        вещами на Умшлягплац (так называлась при немцах
        площадь у Гданьского вокзала).


Эшелон уходит ровно в полночь,
Паровоз-балбес пыхтит - Шалом! -
Вдоль перрона строем стала сволочь,
Сволочь провожает эшелон.
Эшелон уходит ровно в полночь,
Эшелон уходит прямо в рай,
Как мечтает поскорее сволочь
Донести, что  Польша "юденфрай".
"Юденфрай" Варшава, Познань, Краков,
Весь протекторат из края в край
В черной чертовне паучьих знаков,
Ныне и вовеки - "юденфрай"!
А на Умшлягплаце у вокзала
Гетто ждет устало - чей черед,
И гремит последняя осанна
Лаем полицая - "Дом сирот!"
Шевелит губами переводчик,
Глотка пересохла, грудь в тисках,
Но уже поднялся старый Корчак
С девочкою Натей на руках.
Знаменосец, козырек заломом,
Чубчик вьется, словно завитой,
И горит на знамени зеленом
Клевер, клевер, клевер золотой.
Два горниста поднимают трубы,
Знаменосец, козырек с заломом,
Детские обветренные губы
Запевают гордо и легко:
"Наш славный поход начинается просто,
От Старого Мяста до Гданьского моста,
И дальше, и с песней, построясь по росту,
К варшавским предместьям , по Гданьскому мосту!
По Гданьскому мосту!
По улицам Гданьска, по улицам Гданьска
Шагают девчонки Марыся и Даська,
А маленький Боля, а рыженький Боля
Застыл, потрясенный, у края прибоя,
                     у края прибоя..."

Пахнет морем, теплым и соленым,
Вечным морем и людской тщетой,
И горит на знамени зеленом
Клевер, клевер, клевер золотой!
Мы идем по-четверо, рядами,
Сквозь кордон эсэсовских ворон...
Дальше начинается преданье,
Дальше мы выходим на перрон.
И бежит за мною переводчик,
Робко прикасается к плечу, -
"Вам разрешено остаться, Корчак",-
Если верить сказке, я молчу.
К поезду, к чугунному парому,
Я веду детей, как на урок,
Надо вдоль вагонов по перрону,
Вдоль, а мы шагаем поперек.
Рваными ботинками бряцая,
Мы идем не вдоль, а поперек,
И берут, смешавшись, полицаи
Кожаной рукой под козырек.
И стихает плач в аду вагонном,
И над всей прощальной маятой -
Пламенем на знамени зеленом
Клевер, клевер, клевер золотой.

Может, в жизни было по-другому,
Только эта сказка вам не врет,
К своему последнему вагону,
К своему чистилищу-вагону,
К пахнущему хлоркою вагону
С песнею подходит "Дом сирот":
"По улицам Лодзи, по улицам Лодзи,
Шагают ужасно почтенные гости,
Шагают мальчишки, шагают девчонки,
И дуют в дуделки, и крутят трещотки...
И крутят трещотки!
Ведут нас дороги, и шляхи, и тракты,
В снега Закопане, где синие Татры,
На белой вершине - зеленое знамя,
И вся наша медная Польша под нами,
Вся Польша..."


  ...И  тут  кто-то, не выдержав, дал сигнал к
  отправлению - и эшелон Варшава - Треблинка задолго
  до назначенного часа, случай совершенно невероятный,
  тронулся в путь...


Вот и кончена песня.
Вот и смолкли трещетки.
Вот и скорчено небо
В переплете решетки.
И державе своей
Под вагонную тряску
Сочиняет король
Угомонную сказку...
Итак, начнем, благословясь,...
Лет сто тому назад
В своем дворце неряха-князь
Развел везде такую грязь,
Что был и сам не рад,
И, как-то, очень рассердясь,
Призвал он маляра.
"А не пора ли, - молвил князь,-
Закрасить краской эту грязь?"
Маляр сказал:"Пора,
Давно пора, вельможный князь,
Давным-давно пора".
И стала грязно-белой грязь,
И стала грязно-синей грязь,
И стала грязно-желтой грязь
Под кистью маляра.
А потому что грязь есть грязь,
В какой ты цвет ее ни крась.

Нет, некстати была эта сказка, некстати,
И молчит моя милая чудо-держава,
А потом неожиданно голосом Нати
Невпопад говорит:"До свиданья, Варшава!"
И тогда, как стучат колотушкой о шпалу,
Застучали сердца колотушкой о шпалу,
Загудели сердца:"Мы вернемся в Варшаву!
Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!"
По вагонам, подобно лесному пожару,
Из вагона в вагон, от состава к составу,
Как присяга гремит:"Мы вернемся в Варшаву!
Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!
Пусть мы дымом растаем над адовым пеклом,
Пусть тела превратятся в горючую лаву,
Но водой, но травою, но ветром, но пеплом,
Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!"

А мне-то, а мне что делать ?
И так мое сердце - в клочьях !
Я в том же трясусь вагоне,
И в том же горю пожаре,
Но из года семидесятого
Я вам кричу:"Пан Корчак!
Не возвращайтесь!
Вам стыдно будет в  э т о й  Варшаве!
Землю отмыли добела,
Нету ни рвов, ни кочек,
Гранитные обелиски
Твердят о бессмертной славе,
Но слезы и кровь забыты,
Поймите это, пан Корчак,
И не возвращайтесь,
Вам страшно будет в  э т о й  Варшаве!
Дали зрелищ и хлеба,
Взяли Вислу и Татры,
Землю, море и небо,
Все , мол, наше, а так ли?!
Дня осеннего пряжа
С вещим зовом кукушки
Ваша? Врете, не ваша!
Это осень Костюшки!
Небо в пепле и саже
От фабричного дыма
Ваше? Врете, не ваше!
Это небо Тувима!
Сосны - гордые стражи
Там, над Балтикой пенной,
Ваши? Врете, не ваши!
Это сосны Шопена!
Беды плодятся весело,
Радость в слезах и корчах,
И много ль мы видели радости
На маленьком нашем шаре?!
Не возвращайтесь в Варшаву,
Я очень прошу Вас, пан Корчак,

Не возвращайтесь,
Вам нечего делать в  э т о й  Варшаве!
Паясничают гомункулусы,
Геройские рожи корчат,
Рвется к нечистой власти
Орава речистой швали...
Не возвращайтесь в Варшаву,
Я очень прошу Вас, пан Корчак!
Вы будете чужеземцем
В Вашей родной Варшаве!


А по вечерам все так же  играет  музыка.  Музыка,
музыка, как ни в чем не бывало:
Сэн-Луи блюз - ты во мне как боль, как ожог,
Сэн-Луи блюз - захлебывается рожок!
На пластинках моно и стерео,
Горячей признанья в любви,
Поет мой рожок про дерево
Там, на родине, в Сэн-Луи.
Над землей моей отчей выстрелы
Пыльной ночью, все бах да бах!
Но гоните монету, мистеры,
И за выпивку, и за баб!
А еще, ну, прямо комедия,
А еще за вами должок -
Выкладывайте последнее
За то, что поет рожок!
А вы сидите и слушаете,
И с меня не сводите глаз,
Вы платите деньги и слушаете,
И с меня не сводите глаз,
Вы жрете, пьете и слушаете,
И с меня не сводите глаз,
И поет мой рожок про дерево,
На котором я вздерну вас!
Да-с! Да-с! Да-с!
"Я никому не желаю зла, не умею,просто не знаю,
как это делается".
Как я устал повторять бесконечно все то же
                                   и то же,
Падать, и вновь на своя возвращаться круги.
Я не умею молиться, прости меня, Господи Боже,
Я не умею молиться, прости меня и помоги!..



Рассказ, который я услышал в привокзальном шалмане

Нам сосиски и горчицу -
Остальное при себе,
В жизни может все случиться
Может "А", а может "Б".

Можно жизнь прожить в покое,
Можно быть всегда в пути...
Но такое, но такое ! -
Это ж - Господи, прости !

Дядя Леша, бог рыбачий,
Выпей, скушай бутерброд,
Помяни мои удачи
В тот апрель о прошлый год,

В том апреле, как в купели,
Голубели невода,
А потом - отголубели,
Задубели в холода !

Но когда из той купели
Мы тянули невода,
Так в апреле приуспели,
Как ,порою, за года !

Что нам Репина палитра,
Что нам Пушкина стихи :
Мы на брата - по два литра,
По три порции ухи !

И айда, за той, фартовой,
Закусивши удила,
За той самой, за которой
Три деревни, два села !

Что ни вечер -"Кукарача" !
Что ни  утро, то аврал !
Но случилась незадача -
Я документ потерял !

И пошел я к Львовой Клавке :
- Будем, Клавка, выручать,
Оформляй мне ,Клавка, справки,
Шлепай круглую печать !

Значит, имя, год рожденья,
Званье, член КПСС,
Ну, а дальше - наважденье,
Вроде вдруг попутал бес.

В состоянии помятом
Говорю для шутки ей, -
- Ты, давай, мол, в пункте пятом
Напиши, что я - еврей !

Посмеялись и забыли,
Крутим дальше колесо,
Нам все это вроде пыли,
Но совсем не вроде пыли

Дело это для ОСО !
Вот прошел законный отпуск,
Начинается мотня.
Первым делом, сразу "допуск"
  Отбирают у меня.

И зовет меня Особый,
Начинает разговор, -
- Значит, вот какой особый,
Прямо скажем, хитрожопый !
Оказался ты, Егор !

Значит все мы, кровь на рыле,
Топай к светлому концу!
Ты же будешь в Израиле
Жрать, подлец, свою мацу!

Мы стоим за дело мира,
Мы готовимся к войне!
Ты же хочешь, как Шапиро,
Прохлаждаться в стороне!

Вот зачем ты , вроде вора,
Что желает - вон из пут,
Званье русского майора
Променял на "пятый пункт".

Я ему, с тоской в желудке,
Отвечаю, еле жив,-
- Это ж я за ради шутки,
На хрена мне Тель-Авив!

Он как гаркнет: -Я не лапоть!
Поищи-ка дураков!
Ты же явно хочешь драпать!
Это видно без очков!

Если ж кто того не видит,
Растолкуем в час-другой,
Нет, любезный, так не выйдет,
Так не будет, дорогой!

Мы тебя - не то что взгреем,
Мы тебя сотрем в утиль!
Нет, не зря ты стал евреем!
А затем ты стал евреем,
Чтобы смыться в Израиль!

И пошло тут, братцы-други,
Хоть ложись и в голос вой!..
Я теперь живу в Калуге,
Беспартийный, рядовой!

Мне теперь одна дорога,
Мне другого нет пути:
- Где тут, братцы, синагога?!
Подскажите, как пройти!



Поезд

               Памяти С.М.Михоэлса

Ни гневом, ни порицанием
Давно уж мы ни бряцаем:
Здороваемся с подлецами,
Раскланиваемся с полицаем.

Не рвемся ни в бой, ни в поиск --
Все праведно, все душевно.
Но помни -- отходит поезд!
Ты слышишь? Уходит поезд
Сегодня и ежедневно.

А мы балагурим, а мы куролесим,
Нам недругов лесть, как вода из колодца!
А где-то по рельсам, по рельсам, по рельсам --
Колеса, колеса, колеса, колеса...

Такой у нас нрав спокойный,
Что  без никаких стараний
Нам кажется путь окольный
Кратчайшим из расстояний.

Оплачен страховки полис,
Готовит обед царевна...
Но помни -- отходит поезд,
Ты слышишь?! Уходит поезд
Сегодня и ежедневно.

Мы пол отциклюем, мы шторки повесим,
Чтоб нашему раю -- ни краю, ни сноса.
А где-то по рельсам, по рельсам, по рельсам --
Колеса, колеса, колеса, колеса...

От скорости века в сонности
Живем мы, в живых не значась...
Непротивление совести --
Удобнейшее из чудачеств!

И только порой под серцем
Кольнет тоскливо и гневно --
Уходит наш поезд в Освенцим,
Наш поезд уходит в Освенцим
Сегодня и ежедневно!

А как наши судьбы -- как будто похожи --
И на гору вместе, и вместе с откоса!
Но вечно -- по рельсам, по сердцу, по коже --
Колеса, колеса,колеса, колеса!



Вечный транзит

Посошок напоследок,
Все равно, что вода.
То ли - так,
То ли - этак,
Мы уйдем в никуда.
Закружим суховеем
Над распутицей шпал.
Оглянуться не смеем,
Оглянулся - пропал!

И все мы себя подгоняем - скорее!
Все путаем Ветхий и Новый Завет.
А может быть, хватит мотаться, евреи,
И так уж мотались две тысячи лет?!

Мы теперь иностранцы.
Нас бессмертьем казнит
Пересадочных станций
Бесконечный транзит.
И как воинский рапорт -
Предотъездный свисток...
Кое-кто - на Восток,
Остальные - на Запад!

Под небом Австралий, Италий, Германий,
Одно не забудь (И сегодня, и впредь!),
Что тысячу тысяч пустых оправданий -
Бумаги - и той - надоело терпеть !

Паровозные встречи -
Наша боль про запас.
Те, кто стали далече, -
Вспоминают ли нас?
Ты взгляни - как тоскует
Колесо на весу...
А кукушка кукует
В подмосковном лесу!

Ну, что ж, волоки чемодан, не вздыхая,
И плакать не смей, как солдат на посту.
И всласть обнимай своего вертухая
Под вопли сирен на Бруклинском мосту.

Вот и канули в Лету
Оскорбленье и вой.
Мы гуляем по свету,
Словно нам не впервой!
Друг на друга похожи,
Мимо нас - города...
Но Венеция дожей -
Это все-таки да!

В каналах вода зелена нестерпимо,
И ветер с лагуны пронзительно сер.
-- Вы, братцы, из Рима?
-- Из Рима, вестимо!
-- А я из-под Орши! - сказал гондольер.

О, душевные травмы,
Горечь горьких минут!
Мы-то думали: там вы.
Оказались - и тут.
И живем мы, не смея
Оценить благодать:
До холмов Иудеи,
Как рукою подать!

А может, и впрямь мы,как те лицедеи,
Что с ролью своей навсегда не в ладах?!
И были нам ближе холмы Иудеи -
На Старом Арбате, на Чистых прудах!

Мы, как мудрые совы,
Зорко смотрим во тьму.
Даже сдаться готовы -
Да не знаем кому!
С горя, вывесим за борт
Перемирья платок,
Скажем:
Запад есть Запад,
А Восток есть Восток!

И все мы себя подгоняем: - Скорее!
Все ищем такой очевидный ответ,
А может быть, хватит мотаться, евреи,
И так уж мотались две тысячи лет?!



Воспоминания об Одессе

                ...Когда бы не Елена,
                Что Троя вам одна, ахейские мужи?!
                        О. Мандельштам

Научили пилить на скрипочке,
Что ж - пили!
Опер Сема кричит: - Спасибочки! -
Словно: - Пли!

Опер Сема гуляет с дамою,
Весел, пьян.
Что мы скажем про даму данную?
Не фонтан!

Синий бантик на рыжем хвостике -
Высший шик!
Впрочем, я при Давиде Ойстрахе
Тоже - пшик.

Но - под Ойстраха - непростительно
Пить портвейн.
Так что в мире все относительно,
Прав Эйнштейн!

Все накручено в нашей участи -
Радость, боль.
Ля-диез, это ж тоже, в сущности,
Си-бемоль!

Сколько выдано-перевыдано,
Через край!
Сколько видано-перевидано,
Ад и рай!

Так давайте ж, Любовь Давыдовна,
Начинайте, Любовь Давыдовна,
Ваше соло, Любовь Давыдовна,
Раз - цвай - драй!..

Над шалманом тоска и запахи,
Сгинь, душа!
Хорошо, хоть не как на Западе,
В полночь - ша!

В полночь можно хватить по маленькой,
Боже ж мой!
Снять штиблеты, напялить валенки
И - домой!..


        ...Я иду домой. Я очень устал и хочу
        спать. Говорят, когда людям по ночам
        снится, что они летают - это значит,
        что они растут. Мне много лет, но
        едва ли не каждую ночь снится, что
        я летаю.

...мои стрекозиные крылья
Под ветром трепещут едва.
И сосен зеленые клинья
Шумят подо мной, как трава.

А дальше -
Таласса, Таласса! -
Вселенной волшебная стать!
Я мальчик из третьего класса,
Но как я умею летать!

Смотрите -
Лечу, словно в сказке,
Лечу, сквозь предутренний дым,
Над лодками в пестрой оснастке,
Над городом вечно-седым,

Над пылью автобусных станций -
И в край незапамятный тот,
Где снова ахейские старцы
Ладьи снаряжают в поход.

Чужое и глупое горе
Велит им на Трою грести.
А мне - за Эгейское море,
А мне еще дальше расти!

Я вырасту смелым и сильным,
И мир, как подарок, приму,
И девочка с бантиком синим
Прижмется к плечу моему.

И снова в разрушенной Трое
- Елена! -
Труба возвестит.
И снова...


        ...На углу Садовой какие-то трое остановили
        меня. Они сбили с меня шапку, засмеялись и
        спросили:
        - Ты еще не в Израиле, старый хрен?!
        - Ну что вы, что вы?! Я дома. Я пока дома.
        Я еще летаю во сне.
        Я еще расту!..



Предостережение

Ой, не шейте вы, евреи, ливреи,
Не ходить вам в камергерах, евреи!
Не горюйте вы, зазря не стенайте,
Не сидеть вам ни в Синоде, ни в Сенате.
А сидеть вам в Соловках да в Бутырках,
И ходить вам без шнурков на ботинках,
И не делать по суботам "лехаим"
А таскаться на допрос с вертухаем.
Если ж будешь торговать ты елеем,
Если станешь ты полезным евреем,
Назваться разрешат Россинантом
И украсят лапсердак аксельбантом.
Но и ставши в ремесле этом первым,
Все равно тебе не быть камергером,
И не выйти на елее в Орфеи...
Так не шейте ж вы ливреи, евреи!



Баллада о вечном огне

                     Посвящается Льву Копелеву

     "..Мне рассказывали, что любимой мелодией
     лагерного начальства в Освенциме, мелодией, под
     которую отправляли на смерть очередную партию
     заключенных, была песенка "Тум-балалайка",
     которую исполнял оркестр заключенных".

     ..."Червоны  маки  на  Монте-Кассио" - песня
     польского Сопротивления.

..."Неизвестный", увенчанный славою бранной!
Удалец-молодец или горе-провидец?!
И склоняют колени под гром барабанный
Перед этой загадкой Главы Правительств!
Над немыми могилами - воплем! - надгробья...
Но порою надгробья - не суть, а подобья,
Но порой вы не боль, а тщеславье храните -
Золоченые буквы на черном граните!..
Все ли про то спето?
Все ли навек - с болью?
Слышишь, труба в гетто
Мертвых зовет к бою!
Пой  же, труба, пой же,
Пой о моей Польше,
Пой о моей маме -
Там, в выгребной яме!..
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-балалайка, шпил балалайка,
Рвется и плачет сердце мое!
А купцы приезжают в Познань,
Покупают меха и мыло...

Подождите, пока не поздно,
Не забудьте, как это было!
Как нас черным огнем косило
В той последней слепой атаке...
"Маки, маки на Монте-Кассино",
Как мы падали в эти маки.
А на ярмарке - все красиво,
И шуршат то рубли, то марки...
"Маки, маки на Монте-Кассино",
Ах, как вы почернели, маки!

Но зовет труба в рукопашный,
И приказывает - воюйте!
Пой же, пой нам о самой страшной,
Самой твердой в мире валюте!..
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-балалайка, шпил балалайка,
Рвется и плачет сердце мое!
Помнишь, как шел ошалелый паяц
Перед шеренгой на Аппельплац,
Тум-балалайка, шпил балалайка,
В газовой камере - мертвые в пляс...

А вот еще:
В мазурочке
То шагом, то ползком
Отправились два "урочки"
В поход за "языком"!
В мазурочке, в мазурочке
Нафабрены усы,
Затикали в подсумочке
Трофейные часы!
Мы пьем, гуляем в Познани
Три ночи и три дня...
Ушел он неопознанный,

Засек патруль меня!
Ой, зори бирюзовые,
Закаты - анилин!
Пошли мои кирзовые
На город на Берлин!
Грома гремят басовые
На линии огня,
Идут мои кирзовые,
Да только без меня!..
Там у речной излучены
Зеленая кровать,
Где спит солдат обученный,
Обстрелянный, обученный
Стрелять и убивать!
Среди пути прохожего -
Последний мой постой,
Лишь нету, как положено,
Дощечки со звездой.
Ты не печалься, мама родная,
Ты спи спокойно, почивай,
Прости-прощай разведка ротная,
Товарищ Сталин, прощевай!
Ты не кручинься, мама родная,
Как говорят, судьба слепа,
И может статься, что народная
Не зарастет ко мне тропа...
А еще:
Где бродили по зоне КаЭры *),
Где под снегом искали гнилые коренья,
Перед этой землей - никакие Премьеры,
Подтянувши штаны, не преклонят колени!
Над сибирской тайгою, над Камой, над Обью,
Ни венков, ни знамен не положат к надгробью!
Лишь, как вечный огонь, как нетленная слава -
Штабеля! Штабеля! Штабеля лесосплава!

Позже, друзья, позже,
Кончим навек с болью,
Пой же, труба, пой же!
Пой, и зови к бою!
Медною всей плотью
Пой про мою Потьму!
Пой о моем брате -
Там, в Ледяной Пади!..
Ах, как зовет эта горькая медь
Встать, чтобы драться, встать, чтобы сметь!
Тум-балалайка, шпил балалайка,
Песня, с которой шли мы на смерть!
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-балалайка, шпил балалайка,
Рвется и плачет сердце мое!

31 декабря 1968 г.

г.Дубна
_________________________________
*)  КаЭРы   -  заключенные   по   58   статье
               (контрреволюционеры)



Песня исхода

        Галиньке и Виктору - мой прощальный подарок.

                "...но Идущий за мной сильнее меня..."
                                        от Матфея

Уезжаете?! Уезжайте --
За таможни и облака.
От прощальных рукопожатий
Похудела моя рука !

   Я не плакальщик и не стража,
   И в литавры не стану бить.
   Уезжаете ?! Воля ваша !
   Значит -- так посему и быть !

И плевать, что на сердце кисло,
Что прощанье, как в горле ком...
Больше нету ни сил, ни смысла
Ставить ставку на этот кон !

   Разыграешься только-только,
   А уже из колоды -- прыг ! --
   Не семерка, не туз, не тройка,
   Окаянная дама пик !

И от этих усатых шатий,
От анкет и ночных тревог --
Уезжаете ?! Уезжайте,
Улетайте -- и дай вам Бог!

   Улетайте к неверной правде
   От взаправдашних мерзлых зон.
   Только мертвых своих оставьте,
   Не тревожьте их мертвый сон.

Там -- в Понарах и в Бабьем Яре, --
Где поныне и следа нет,
Лишь пронзительный запах гари
Будет жить еще сотни лет!

   В Казахстане и в Магадане,
   Среди снега и ковыля...
   Разве есть земля богоданней,
   Чеи безбожная эта земля ?!

И под мраморным обелиском
На распутице площадей,
Где, крещеных единым списком,
Превратила их смерть в людей !

   А над ними шумят березы --
   У деревьев свое родство !
   А над ними звенят морозы
   На Крещенье и Рождество !

...Я стою на пороге года --
Ваш сородич и ваш изгой,
Ваш последний певец исхода,
Но за мною придет Другой !

   На глаза нахлобучив шляпу,
   Дерзкой рыбой, пробившей лед,
   Он пойдет, не спеша, по трапу
   В отлетающий самолет !

Я стою... Велика ли странность ?!
Я привычно машу рукой !
Уезжайте ! А я останусь.
Кто-то должен, презрев усталость,
Наших мертвых стеречь покой !

20 декабря 1971 г.



Реквием по неубитым

    Когда началась "Шестидневная война", я жил за городом, 
у меня испортился транзистор, поэтому я двое суток
пользовался только сообщениями радиоточки. Из этих 
сообщений я создал себе, естественно, превратное представление
о том, что происходит, и на второй вечер написал стихи, 
которые совершенно не соответствуют действительности...

Шесть с половиной миллионов,
Шесть с половиной миллионов,
Шесть с половиной миллионов,
А надо бы ровно десять!
Любителей круглого счета
Должна порадовать весть,
Что жалкий этот остаток
Сжечь, расстрелять, повесить
вовсе не так уж трудно,
И опыт, к тому же, есть!

Такая над миром темень,
Такая над миром темень,
Такая над миром темень!
Глаз ненароком выколешь!
Каждый случайный выстрел
Несметной грозит бедой,
Так что ж тебе неймется,
Красавчик, фашисткий выкормыш,
Увенчаный нашим орденом
И Золотой Звездой?!

Должно быть, тобой заслужено,
Должно быть, тобой заслужено,
Должно быть, тобой заслужено!
По совести и по чести!
На праведную награду
К чему набрасывать тень?!
Должно быть, с Павликом Коганом
Бежал ты в атаку вместе,
И рядом с тобой под Выборгом
Убит был Антон Копштейн!

Тоненькой струйкой дыма,
Тоненькой струйкой дыма,
Тоненькой струйкой дыма,
В небо уходит Ева,
Падает на Аппельплаце,
Забитый насмерть Адам!
И ты по ночам, должно быть,
Кричишь от тоски и гнева,
Носи же свою награду
За всех, кто остался там!

Голос добра и чести,
Голос добра и чести,
Голос добра и чести,
В разумный наш век бесплоден!
Но мы вознесем молитву
До самых седьмых небес!
Валяйте - детей и женщин!
Не трогайте гроб Господень!
Кровь не дороже нефти,
А нефть нужна позарез!

Во имя Отца и Сына...
Во имя Отца и Сына...
Во имя Отца и Сына!..
Мы к ночи помянем черта,
Идут по Синаю танки,
И в черной крови пески!
Три с половиной миллиона
Осталось до ровного счета!
Это не так уж много -
Сущие пустяки!