Зяма

Я с тобой поговорить хотел бы прямо, Зяма,
Будут звезды, будут песни, что есть сил.
А Россия - это злая эпиграмма, Зяма,
Что на дьявола Всевышний сочинил.
Я уверен, ты не будешь завтра тама, Зяма,
Здесь и дамы, и галерки, и огни,
И Одесса-мама, да и просто мама, Зяма,
И какая мама - Боже сохрани!

Ты повежливей с бедой, она же дама, Зяма,
Хоть назойлива, вульгарна и седа.
Пусть не скрипнет для еврея дверь сезама, Зяма,
Да, но с носом он останется всегда.
Если плакать, разве что от Мандельштама, Зяма,
Слезы создали поэты, это факт;
Вот идешь ты с Богом вдоль универсама, Зяма,
Сердцем бархатным отстукивая такт.

Друг ты мой, любая мелочь - это драма, Зяма,
Для людей - потертый плащ, ночной трамвай.
Ты живи до смерти, ты живи упрямо, Зяма,
И печаль в комиссионку не сдавай.
Пой, гори, люби, не принимай ислама, Зяма,
Будет для тебя Москва-река тверда.
Смерть, ты знаешь, не страшней гиппопотама, Зяма - 
Много слышал, но не видел никогда.

Я с тобой поговорить хотел бы прямо, Зяма...



Сектор Газа

Сектор Газа спит, и пустыни спят,
Спят во тьме холмы тель-авивские.
Но не спит Махмуд и его отряд - 
Строят пакости террористские.
Ноченька на вкус, словно мятная,
Звезды в паранджах, облака...
Ароматная, арафатная
Бомба у Махмуда в руках.

Ой, не держи меня, зараза, я поеду в сектор Газа,
Нету счастья, коли счастливы враги.
Буду бить врагов я - что ты! - за Голанские высоты,
А погибну - Арафата сбереги!

Бросив самокрутку последнюю
Полз Махмуд взрывать вражье здание - 
Фабрику по изготовлению
Инструментов для обрезания.
Быть бы ночи брачною датою,
Но велела Родина-мать
Грудью защищать волосатою
То, что нужно ей защищать.

Эх, приползу я утром рано, да на берег Иордана,
Ничего, что местность - голые поля.
А я прикинусь автострадой, получай, фашист, гранатой,
Поминай меня ты, мама, опосля!

Сектор Газа спит, а во тьме ночной
Бомба под кустом тикитакает.
Чешется свинья об забор спиной,
Челюсть о стакан где-то звякает.
Спит за морем черная Африка...
Кто это летит? - Журавли.
А это что летит? - Это фабрика
Улетает с нашей земли.

Слушай, брат мой кучерявый, ухожу я в бой кровавый,
Может статься, упаду в зеленой ржи.
А ты прижмись к щеке колючей и еще на всякий случай
Ключ под коврик у порога положи.

Полз домой Махмуд сквозь крутой овраг
Лазаным путем - перелазаным.
Он не ведал, что научился враг
Делать обрезание лазером.
Говорят, когда подошла заря,
Арафат лил слезы в парчу:
"Ой, найдите этого Лазаря,
Я его в ислам обращу!"

Ой, не держи меня, зараза, я поеду в сектор Газа,
Нету счастья, коли счастливы враги.
Буду бить врагов я - что ты! - за Голанские высоты,
А погибну - Арафата сбереги!



Лиозно

Ты скажи мне, расскажи, мой кузнечик,
Ты зеленое оставь баловство.
Много видел на Руси ты местечек,
Не видал ли среди них моего?
Я не в шутку, я серьезно -
Называется Лиозно,
Там ручей воркует слезно, 
Как виолончельная струна.
И на противне на жарком
Место есть гусиным шкваркам,
Там, где были мне подарком
Воздух, и деревья, и луна.

Я на собственном холсте стану прямо,
И пройду я сквозь него, как сквозь дым.
Ты поплачь в мое плечо, идиш мама,
Видишь, я опять пришел молодым.
Ты всплесни руками громко,
Тяжела моя котомка,
Прядей рыжая соломка
По моим рассыпалась плечам.
Я лечу, боюсь упасть я
От нахлынувшего счастья,
И небесное причастье
Людям раздаю по мелочам.

"Где вы шили ваш костюм?" - "Я? В Париже" -
"А я знаю, где Париж? Бог со мной!" -
"Километров тысяч пять и не ближе" -
"Это ж надо, в той глуши есть портной!"
Ты замри, замри, картинка,
Вон скрипач стоит у рынка,
На его носу горбинка,
На висках засаленный картуз.
Пахнут пальцы рыбьим жиром
Пред святым субботним пиром,
И взлетаю я над миром,
Пробуя Вселенную на вкус.

И в прохладную корчму в гости  к Доде
Я зайду, оставив зной на дворе.
"Здравствуй. Додя, ты слыхал, умер вроде" -
"Да, деникинский погром в сентябре".
Что со мной, судите сами, 
Я брожу под небесами
И с живыми мертвецами
Разговоры слезные веду.
Но мой сон, увы, не вечен,
Я бедою изувечен,
И глядит парижский вечер 
На мою еврейскую беду.



Наказанье досталось ОВИРу

Наказанье досталось ОВИРу -
Он работает без выходных.
Самолеты летят к Тель-Авиву,
Разлучая друзей и родных.
Улетают евреи из дома,
Благо, настежь в Европу окно,
В теплый рай, где не будет погрома,
Где у всех в пятом пункте одно.

Улетают от горестной доли,
От угроз от визитов громил,
От обиды, от страха, от боли,
От родимых земель и могил.
Я за вас, братья, счастлив, ей-Богу,
И, тоску раздавив в кулаке,
Я вам песню спою на дорогу
На российском родном языке.

Но увы, никакому мотиву
Не развеять седую печаль.
Самолеты летят к Тель-Авиву,
Словно листья осенние вдаль.
Ну а я в пиджачишке потертом
Все стою и гляжу в небеса,
И щемящим до дрожи аккордом
По гитаре стекает слеза.

Отчего улететь я не в силе - 
Крылья целы и цель хороша,
Но в груди у меня есть Россия,
А другое ей имя - душа.
Все невзгоды ее разделяю,
Все красоты в себе берегу,
Улетающих благословляю,
Ну а сам - не могу, не могу.

Вот и кончилось лето Господне,
Снова осень седлает коня.
Провожаю я друга сегодня,
Или он провожает меня?
Нас проводят до трапа туманы
И к щекам, словно дети, прильнут.
Не спеши выносить чемоданы,
У нас есть еще девять минут.

В тишине, в никотиновом дыме
Эти девять минут просидим,
Весь в российском снегу, словно в гриме,
Ты приедешь в Иерусалим.
Матерея от слез и добрея,
Возвратишься ты парою строк:
Для чего Бог придумал еврея -
Для того, чтоб уехать он мог!

Ты отныне меня не услышишь
В белом куле российских порош.
Боже мой, ты, конечно, напишешь,
Ты, конечно, мне вызов пришлешь.
Уподобленный Божьему бреду
Стынет Питер слезой на губе.
Боже мой, я, конечно, приеду,
Доживу и приеду к тебе.

И обнимутся пьяные тени,
И просыпятся в полночь дожди.
Город спит, подтянувши колени
К облупившейся старой груди.
Впереди испытание раем -
Посмотри напоследок вокруг.
Это ложь, то, что мы умираем,
Просто мы улетаем на юг,