Граждане, купите папиросы!

Ночь туманна и дождлива, зо окном темно.
Мальчик маленький рыдает только об одном.
Он стоит, к стене прижатый
И на вид чуть-чуть горбатый,
И поет на языке своем:

Граждане, купите папиросы!
Подходи, пехота и матросы!
Подходите, пожалейте,
Сироту меня согрейте!
Посмотрите, ноги мои босы.

Мой папаша под Херсоном жизнь свою отдал,
Мамочку мою с винтовки немец расстрелял,
А сестра моя в неволе
Погибает в чистом поле -
Так свое я детство потерял.

Граждане, купите папиросы!
Подходи, пехота и матросы!
Подходите, пожалейте,
Сироту меня согрейте!
Посмотрите, ноги мои босы.



Бублички

Ночь надвигается,
Фонарь качается,
Бросая отблески в ночную тьму.
А я несчастная
Торговка частная
Всю ночь холодную одна стою.

Купите бублички,
Горячи бублички,
Гоните рублички
Да поскорей!
И в ночь ненастную
Меня, несчастную,
Торговку частную
Ты пожалей!

Отец мой пьяница,
За рюмкой тянется,
А мать - уборщица,
Какой позор!
Сестра - гулящая,
Всю ночь не спящая,
Братишка маленький - карманный вор.

- Не плачь ты, Фенечка, -
Сказал мне Сенечка, -
Пожди маленечко,
Мы запоем!
И жду я с мукою,
С тоской-разлукою,
По переулочкам хожу-брожу.

Купите бублички,
Горячи бублички,
Гоните рублички
Да поскорей!
И в ночь ненастную
Меня, несчастную,
Торговку частную
Ты пожалей!



Маслице

Как-то ночью над рекою,
В домике портного,
Родилися три еврея -
Три блатные вора.
Маслице - аз ох ун вей!
Не было бы маслица - подыхай, еврей!

Стал наш Шлема подрастать
Опытным курьером.
Стал наш Шлема привыкать
К воровским манерам.
Маслице - аз ох ун вей!
Не было бы маслица - подыхай, еврей!

Раз на Киевком бану
Кассу вертанули;
Не успел наш Шлема смыться - 
Его хватанули.
Маслице - аз ох ун вей!
Не было бы маслица - подыхай, еврей!

Сидит Шлема в КПЗ - 
Больше не ворует.
Вышел Шлема с КПЗ -
Маслицем торгует.
Маслице - аз ох ун вей!
Не было бы маслица - подыхай, еврей!



Люблю еврея Зяму!

Любила я цыгана,
Цыгана звали Яном.
Вдруг Зямку повстречала
Негаданно-нежданно.
И сколько слез пролила 
Я в девичью подушку,
Ведь Зямка не красавец -
Он рыжий и в веснушках.

Ой, мама, мама, мама!
Спешу сказать скорее:
Любила я цыгана,
Теперь люблю еврея.

Цыгане любят коней,
Не нужен конь еврею.
Автомобиль надежней, 
Автомобиль быстрее.
И рваную кибитку
Забыла, слава Богу!
Теперь уж по субботам
Хожу я в синагогу.

Ой, мама, мама, мама!
Спешу сказать скорее:
Любила я цыгана,
Теперь люблю еврея.

Цыгане любят женщин!
Евреи любят тоже,
Но только покрасивей,
Нарядней и моложе.
А если и придется 
Вдруг изменить еврею,
Домой всегда вернется -
Семья всегда важнее.

Ой, мама, мама, мама!
Спешу сказать скорее:
Любила я цыгана,
Теперь люблю еврея.

Уж Ян красивей Зямы,
Но ведь не в том причина.
Умнее Яна Зяма
И лучше как мужчина.
Он только с виду хилый,
Он только с виду слабый.
Детишек нарожаю
Ему я целый табор.

Ой, мама, мама, мама!
Спешу сказать скорее:
Любила я цыгана,
Теперь люблю еврея.

Ой, мама, мама, мама!
Скажу тебе я прямо:
Любила раньше Яна,
Теперь люблю я  Зяму.



Иванов Иван

Раз пришли на угощенье -
Было Левино рожденье:
Исполнялось Леви тридцать лет.
Все знакомые сходились,
Все подарки приносили -
Собирались гости на банкет.

Лева был хозяин дома,
Его морда всем знакома -
Бакалейщик Лева Либерман.
Собрались аристократы,
Были все они богаты,
Беден был лишь Иванов Иван.

Был Абрам из Сахартреста,
С ним пришла его невеста -
Сара с толстым задом за собой.
Рабинович был с Арбата,
С ним пришли четыре брата;
Иванов пришел с чужой женой.

Гости все уселись рядом,
Пот со всех катился градом,
Лева сердцем чувствовал беду.
И, решив себя не мучать,
Крикнул он: "Подайте кушать!"
И на стол всем подали еду.

Там было угощенье - 
Варенье и печенье,
От акулы жареный пупок,
Соловьиные яички,
Две потрепанные птички
И морковно-пареный шматок.

Был ликер из южных штатов,
Пять сортов денатуратов - 
Все прислал одесский ресторан.
Было там вино "Улыбка",
Били сигареты "Шипка",
Иванов принес с собой стакан.

Вскоре гости позабыли, 
Что они в чужой квартире;
Под столом в углу лежал Иван.
Все сожрали, все допили,
Всю посуду перебили,
А хозяйке дали по зубам.

Лева долго сомневался,
Не решался, опасался:
Подсчитал - и сразу в суд подал,
Чтобы дали по заслугам
Всем его друзьям, подругам
И чтоб плакал Иванов Иван.

Судьи рассудили ясно:
Гости к драке не причастны,
Бил хозяйку лишь один Иван.
Все довольными остались,
Снова к Леве все собрались;
Иванов же прямо в Магадан.



Здравствуйте, мое почтенье!

Здравствуйте, мое почтенье!
От Аркашки нет спасенья -
Я приехал вас развеселить.
Зохтер парень я бывалый,
Расскажу я вам немало
И прошу покорно - браво, бис!

Я был у Питере, Одессе и на Юге,
У Кишиневе, Магадане и Калуге,
А в Мелитополе пришлось надеть халат,
Азохтер махтер абгенах фахтоген ят!

Надумал я, друзья, жениться.
Вздумал я остепениться
И решил порядочным я стать.
Стали в ЗАГС мы собираться,
Чтобы с нею расписаться,
Тут явилась родная жена.

Она набросилась на мне, как лютый зверь;
Вы же поймите мои колики теперь.
Невеста поняла, что я женюсь на блат,
Азохтер махтер абгенах фахтоген ят!

Тарелки, вилочки по воздуху летят,
По фене всяко меж собою говорят.
Мамаша поняла, что я женюсь на блат,
Азохтер махтер абгенах фахтоген ят!

Оттуда я, друзья, смотался,
Больше с ними не встречался
И решил порядочным я стать.
С фраером завел я службу,
Определился я на службу;
Совесть мне пришлося испытать.

Я был у Питере, Одессе и на Юге,
У Кишиневе, Магадане и Калуге,
А в Мелитополе пришлось надеть халат,
Азохтер махтер абгенах фахтоген ят!

Лежу у допре загораю
И на потолок плеваю -
Кушать, пить и спать у меня есть.
Если вы аид ехидный,
Ежли вам чего завидно - 
Можете прийти и рядом сесть.

Я говорю, как говорил мене один:
Кто служит в допре - самый честный гражданин.
Я говорю, как говорил мой родный брат:
Азохтер махтер абгенах фахтоген ят!



Шел трамвай десятый номер...

Шел трамвай десятый номер,
На площадке кто-то помер.
Тянут-тянут мертвеца,
Ламца-дрица-оп-ца-ца!

Подъехала карета,
В карете места нету -
Мертвые там от винца,
Ламца-дрица-оп-ца-ца!

Вот народ какой упрямый!
Я не мертвый - просто пьяный.
Раздавил я полбанца,
Ламца-дрица-оп-ца-ца!

И в руках я, хоть и пьян,
Все сжимаю чемодан.
В чемодане там маца,
Ламца-дрица-оп-ца-ца!

Вот кидают на носилки,
Волокут до вытрезвилки
Два какие-то юнца,
Ламца-дрица-оп-ца-ца!

Рано утром я очнулся,
К чемодану потянулся.
Что такое? Где маца?
Ламца-дрица-оп-ца-ца!

Говорят: Твое печенье,
Что без сахара варенье.
Мол, плевались без конца,
Ламца-дрица-оп-ца-ца!

Свой таскаешь чемодан,
Чтоб обманывать славян.
Будем брать тя, подлеца,
Ламца-дрица-оп-ца-ца!



Семь сорок

В семь сорок он подъедет,
В семь сорок он приедет
Наш старый, наш славный, наш агицн паровоз.
Ведет собой вагоны,
Ведет собой вагоны,
Набитые людями, будто сеновоз.

Он выйдет из вагона
И двинет вдоль перрона,
На голове его роскошный котелок,
В больших глазах зеленых на восток
Горит одесский огонек.

Пусть он не из Одессы,
Пусть он не из Одессы,
Фонтаны и Пересыпь ждут его к себе на двор.
В семь сорок он подъедет,
В семь сорок он подъедет,
Наш славный, доблестный, старый паровоз.

Он выйдет из вагона
И двинет вдоль перрона,
На голове его роскошный котелок,
В больших глазах зеленых на восток
Горит одесский огонек.

Семь сорок наступило,
Часами все отбило,
Но поезд не приехал, нет его и все, но вот -
Мы все равно дождемся,
Мы все равно дождемся,
Даже если опоздаем и на целый год.

Он выйдет из вагона
И двинет вдоль перрона,
На голове его роскошный котелок,
В больших глазах зеленых на восток
Горит одесский огонек.



Хаим

Было и случилося когда-то,
Когда еще я днями голодал,
Тогда того приятеля и брата -
Я Хаима родного отыскал.

Мы оба с ним страдали
И счастия не знали,
Обоих нас гнала вперед беда:
Его гнал предрассудок,
Меня ж пустой желудок.
Ну, словом, нас хватила с ним нужда.

Хаим, мой милый Хаим!
Хаим, мой старый друг.
Помнишь ли, старый Хаим?
Помнишь ли наш испуг?
Помнишь, как по селам дальним
Мы дрожали пред квартальным,
Как с тобой боялись мы его?
Хаим, мой милый Хаим!
Хаим, мой старый друг.

Бывало, и не кушали с ним сутки;
Другой бы волновался, горевал,
Но Хаим веселые сыпал шутки
И "Иден миц кан кидел" распевал.

Он был еврей веселый
И жребий свой тяжелый
С улыбкою беспечной нес в тиши.
Я был актер голодный,
А он портной народный,
И брючки мне он - шик не запиши!

Хаим, мой милый Хаим!
Где ж ты теперь живешь?
Так же судьбой снедаем,
Бедный, в кредит все пьешь?
Так же в каждом городишке
Дразнят все тебя мальчишки?
Так же, Хаим, бьет тебя судьба?
Хаим, мой милый Хаим!
Хаим, мой старый друг.

Судьба мне улыбнулася блудливо.
Мы с Хаимом расстались навсегда,
Но "Иден миц кан кидел'а" мотива,
Клянусь вам, не забуду никогда.

И Хаима-портного,
Приятеля родного,
Я долго буду помнить, вам клянусь!
Я был актер голодный,
А он портной народный -
Мой Хаим был хороший баламут.

Хаим, мой милый Хаим!
Где ж ты, мой милый друг?
Где ж ты теперь, мой Хаим?
Где свой несешь недуг?
Так же ты теперь страдаешь?
Так же взятки всем кидаешь?
Каждый раз смеется все судьба?
Хаим, мой милый Хаим!
Хаим, мой старый друг.



Женитьба в доме Шнеерзона

Ужасно шумно в доме Шнеерзона,
Из окон прямо дым идет.
Там женят сына Соломона,
Который служит в "Капремонт".

Его невеста Сонька с финотднла
Вся разодетая и в пух и прах:
Фату мешковую одела,
И деревяшки на ногах.

Сам преддомком Абраша Дер-Молочник
Вошел со свитою - ну прямо царь!
За ним Вайншток - его помощник -
И Хаим Качкес - секретарь.

А было их четыре брата вместе:
Найтула, Лева, Хаим и Абрам.
Оставила мамаша им наследство,
А папа взял и умер сам.

И вот на стол подали три графина:
Один-себе с лимонной кислотой,
Второй с раствором сахарина,
А третий сам-себе пустой.

Найтула, Лева, Хаим живут вместе.
Абрашу они ищут целый год.
Живет Абраша в городе Одессе,
Ну как же он без них живет?

И вот собралось все семейство разом:
Нашли себе жену на первый класс.
А вместо свадьбы стали джазом - 
Играют кто во что горазд.

Найтула, Лева дуют на кларнете,
А Хаим, тот втыкает марафет,
Абрам бьет в барабан, как по котлете,
И получился у них квартет.

Ох, а если б мама все это слыхала,
Ох, а если б мама все это слыхала,
Она бы в сумасшедший дом ушла.
Ох, папа бы их взял и застрелился,
Ну а потом сошел с ума!
...ой, что вы говорите!? Ужасно!

Ужасно шумно в доме Шнеерзона,
Из окон прямо дым идет.
Там женят сына Соломона,
Который служит в "Капремонт".



Школа бальных танцев

Это школа Соломона Кляра,
Школа бальных танцев, вам говорят.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперед и две назад.

Кавалеры приглашают дамов!
Там, где брошка, там перед.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперед и поворот.

Дамы, не сморкайтесь в занавески!
Это неприлично, вам говорят.
Это неприлично, негигиенично
И несимпатично, вам говорят.

Кавалеры, не держите дамов
Ниже талии, вам говорят.
Это неприлично, негигиенично
И несимпатично, вам говорят.

Дамы, приглашайте кавалеров!
Там, где галстук, там перед.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперед и поворот.

Дамы, дамы, помогите Боре!
Помогите Боре, вам говорят.
Он наделал лужу прямо в коридоре -
Шаг вперед и две назад.

Дамы, дамы, не вертите задом!
Это не пропеллер, а вы не самолет.
Это неприлично, негигиенично
Шаг вперед и поворот.

Адик Рабинович, я имею выйти,
Я имею выйти, вам говорят.
Адик Рабинович, вы мне замените,
Шаг вперед и две назад.

Это школа Соломона Кляра,
Школа бальных танцев, вам говорят.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперед и две назад.



История каховского раввина

(На мотив "Аргентинского танго")

Зачем, товарищи, чужая Аргентина?
Я расскажу вам всю историю раввина,
Который жил в роскошной обстановке
В большом столичном городе Каховке.

В Каховке славилася дочь раввина - Ента,
Такая тонкая, как шелковая лента,
Такая белая, как чистая посуда,
Такая умная, как целый том Талмуда.

И женихов у Енты было много наших -
Мясник Абраша и цейхмейстер дядя Яша.
И каждый день меняла Яшу на Абрашу;
Ох, эта Ента очень ветрена была!

Но вот свершилась революция в Каховке,
Переворот случился в Ентиной головке -
Приехал новый лох - директор Бумпромтреста;
И Ента под собою не находит места.

Такой красивый он и он такой здоровый -
Иван Иваныч-лох красавец чернобровый,
И в галифе, и френч почти что новый,
И сапоги из настоящего шевра.

Приходит вечером раввин из синагоги,
Его уж Ента не встречает на пороге,
А на столе лежит письмо в четыре слова:
"Прощай, уехала. Гражданка Иванова..."

О боже мой, скажите, что ж это такое?!
Приехал он ко мне и делает смурное.
Пошли холеру ему в бок и все такое,
Пускай он только возвратит мне мою дочь!

Раввин наш Лейба шлет проклятье Богу,
Не ходит больше по субботам в синагогу,
Забыто все еврейское, родное - 
Читает "Красный луч" и у кушает трефное.

Зачем, товарищи, чужая Аргентина?
Я рассказал вам всю историю раввина,
Который дочь свою отправил прямо к бесу,
А сам на пароходе укатил в Одессу.

Там сбрил он бороду и стал одесским франтом,
Интересуется валютой и брильянтом,
Уже не ходит по субботам в синагогу -
Танцует только Аргентинское танго.



Документ

Мой приятель студент -
Молодой повеса -
Мне слепил документ
Из ОБХССа.

Я гляжу на него 
И глазам не верю:
Неужели мои
Стали все евреи?

Побежал прямо в ГУМ,
Прямо к дяде Моне:
Нужен финский костюм,
Нужен плащ-болони.

И конечно, мохер
И пальто впридачу,
А не то, старый хер,
Не достроишь дачу!

Дядя Моня дрожит
(Испугался, видно),
А вообще, жид, как жид - 
Держится солидно.

А потом стал угрюм,
Очевидно, струсил - 
Вынул финский костюм
И с мохером узел.

Я одет, я обут
В десять магазинов!
Девки сзади бегут,
Варежки разинув.

Успокоился зверь,
Ну, а между прочим,
Я евреев теперь 
Уважаю очень.