И ПЕТЬ НАМ, И ВЕСЕЛО ПЕТЬ!

КСПшные анекдоты от Берга.

Туапсе

1996


ТРУДОВЫЕ БУДНИ



Страсти по Харе.


Рассказывает Берг.
- Март 1974 года, первый тираспольский фестиваль. Все еще в шоке от чилийских событий. Только ленивый не написал своего посвящения Виктору Хара, который, кстати, оставил тяжелое наследство в виде проблемы - как писать его фамилию в дательном падеже, если в русском языке мужские фамилии склоняются, а получается не вполне благозвучно.
И вот на сцену выходит куйбышевский автор Станислав Маркевич и громким голосом объявляет:
- Виктору Харе! - и поет свою песню.
И песня какая-то странная: вроде бы с Харой дело было на стадионе, а тут подвалы какие-то, казематы, решетки, и песня, словно птица, вырвавшись на свободу, шурует вокруг земного шара, и т.д. И вдвойне странно то, что песню эту вроде бы слышал рассказчик где-то, причем задолго до чилийских событий...
Ну конечно! Декабрь 1972 года, первый кишиневский фестиваль. На сцену выходит Слава Маркевич и громовым басом провозглашает:
- Микису Теодоракису!..

Биологический барьер.


Рассказывает Наталья Дудкина.
- На одном из концертов В.Долиной некий зритель, плохо переносивший звучание расстроенного инструмента, не выдержал и подал реплику:
- Вероника, настройте гитару!
На что Долина, человек искренний, ответила:
- Не могу: не моя.

Концерт Высоцкого в МГУ.


В 1967 году на биофаке МГУ должен был выступать Владимир Высоцкий. Естественно, желающих попасть на этот концерт было гораздо больше, чем мест в самой большой аудитории факультета, да и не все желающие были в достаточно хороших отношениях с комитетом комсомола, через который распространялись билеты - примитивные самоделки, размноженные фотоспособом. Три предприимчивых студента (со слов одного из которых - Михаила Ившина - и записана эта история) решили помочь народному горю, попросив на время единственный экземпляр заветной бумажки, они в кратчайшие сроки изготовили копий с него вдвое больше, чем было в природе настоящих билетов. Своих клиентов они, правда, честно предупреждали, чтобы те приходили заранее, так как возможны проблемы с местами. Так что когда к аудитории стали подтягиваться обладатели натуральных билетов, та была уже не просто полна, а прямо-таки забита.
К моменту появления на сцене Владимира Семеновича конфликт все еще не был разрешен: слушатели толпились в проходах и на галереях и уже довольно плотно сидели на ступеньках (аудитория представляет собой довольно крутой амфитеатр), а под всеми дверьми возбужденно гудели те, кому не досталось никаких билетов. И тут случилось непредвиденное.
В самой верхней части аудитории есть двери, соединяющие ее с коридором третьего этажа - массивные, дубовые, в полтора человеческих роста. Большую часть года они заперты, по особо торжественным случаям открываются - наружу. А тут они - в первый и пока последний раз за всю свою жизнь - открылись внутрь. И прямо по сидящим на ступеньках покатилась волна пьяных от своей удачи безбилетников...
Положение спас Высоцкий - он ударил по струнам и запел что-то энергичное, кажется, "Порвали парус". Все замерли в тех позах, в которых их застигли первые звуки. Потом, когда песня кончилась, все осели, где стояли. Места всем хватило и вообще больше никаких эксцессов на концерте не было.
Но память о народном подвиге осталась жить - девятью годами позже выступавший в той же аудитории Сергей Никитин свои пародии на Высоцкого предварил такими словами: "Говорят, несколько лет назад, когда тут Высоцкий выступал, здесь черт-те что творилось. двери сломали..."

За вредность?


Не так уж много на свете авторов, чье творчество признается всеми безоговорочно и воспринимается однозначно. Может, и нет таких вовсе. И очень много споров было в начале 80-х о песнях и личности Александра Суханова.
Берг рассказывает, как он лично изо всех сил пытался за майку удержать президента одного из сибирских КСП Леночку Ч., которая (дело было на "Чимгане-80") рвалась к сцене, чтобы предложить любимцу публики двойную ставку, если он согласится приехать к ней в г. Н-ск с тем, "чтобы в одном отделении только сыграть, а в другом - только сплясать".

Общее место.


Рассказывает Наталья Дудкина.
- На каком-то из конкурсов Борис Вахнюк прослушивает молодых авторов. К нему подходит молодой автор Сережа Шмитько и поет свою песню, после чего Вахнюк говорит:
- Вы знаете, Сергей, это вообще-то неплохая песня, но меня всегда наводят на странные мысли фразы - такие, как, например, у Клячкина: "Не гляди назад, не гляди", или как у Вас: "Хоть клей назад листки календаря" (на слове "назад" он плюнул на воображаемую бумажку и показал, на какое место клеить).
Вообще с фразировкой и дикцией порой приходится быть особенно аккуратным.
Станислав Соловкин (Москва) напомнил, как на слете "Костры" под Краснодаром в 1992 году на творческой мастерской Ланцберга некий молодой человек спел фразу "...и бокал наш не выпит до дна...", по поводу чего получил от маэстро совет - после союза "и" делать цезуру, чтобы оно не сливалось в "ибо" со всеми вытекающими...

Священная корова.


Рассказывает Евгений Фузанов (Кишинев).
- На одном из кишиневских фестивалей конца 70-х выходит на сцену киевская группа "Шляпы", в которой тогда пел ныне знаменитый Александр Цекало, и объявляет название песни:
- "У Пера когда-то корова была"!
Через какое-то время место у микрофона занимает московский ансамбль "Берендеи" и радостно извещает публику:
- "У Пера когда-то корова была"!
Немного погодя появляется киевлянин Илья Винник:
- Обязательная программа: "У Пера когда-то корова была"!
Прочел этот текст сам Винник и счел нужным прокомментировать:
- Во-первых, дело было в 80-м году, это точно. Во-вторых, фамилия Фузанова - Пузанов (Здесь Илюша, боюсь, погорячился: я у Фузанова раза три переспрашивал первую букву - В.Л.). В-третьих, сначала эту песню спел дуэт девочек из Тирасполя - Соболева и Демина; "Шляп" там не было. Затем - "Берендеи". Я всего этого не слышал и, как дело дошло до меня, сначала не понял, почему зал валяется от хохота. Потом "врубился" и сказал:
- Простите, я думал, это обязательная программа...

Каждому - свое.


Москва, 1980 год, первый большой фестиваль в зале. Несколько дней, куча концертов, участвуют все почти корифеи!
На сцене - лес микрофонов, как это бывает только в Москве, где магнитофонщики не страдают никакими комплексами не только перед провинциалами, но и перед администрациями своих ДК. На стойках, на удочках... На своих или прикрученные к чужим изолентой всех цветов радуги... Японские, западногерманские, австрийские... И даже наши "мыльницы" МД-47... Не говоря уже о болгарских или венгерских, среди которых пара работает на аппаратуру, озвучивающую зал.
И каждый выступающий первые минут пять вынужден заниматься тестированием на предмет - в какой экземпляр надлежит дудеть, чтобы публика была довольна.
Вот выходит Александр Городницкий, долго определяет главный голосовой микрофон, вроде бы находит, спрашивает: "Меня слышно?" - ему говорят: "Слышно, слышно", - поет, уходит.
Сколько-то времени спустя появляется Александр Дольский, несколько минут мостится к гитарным микрофонам (они пониже и чуть справа), спрашивает: "Гитару слышно?" - получает утвердительный ответ, поет, уходит.
А вот и Евгений Клячкин. Долго не может найти себе места - то чуть правее встанет, то чуть левее... Наконец, спрашивает: "Меня видно?"

Гитары и танки.


Рассказывает Борис Жуков.
- Весна 1987 года. "Разгул махровой демократии". Московские горслеты возобновлены, и руководство городского клуба подбирает место для очередного, XXVII-го по нумерации. Президент Игорь Каримов предлагает несколько вариантов места, но все они один за другим отклоняются представителем студенческого движения охраны природы Татьяной Виноградовой. Дело в том, что у Каримова оказался исключительно тонкий вкус: все предложенные им места либо уже были заказниками, либо должны были ими стать в скором будущем. (Кстати, о том, что место следующего, XXVIII-го слета - тоже объект охраны, экологи узнали лишь придя на слет.)
Уязвленный патриарх заявляет, во всеуслышание, что он найдет прекрасное место, которое уж точно никаким памятником природы не является. А через некоторое время кустовых командиров на очередном собрании горклуба просят оповестить свои кусты: на слет можно будет попасть только с официальным автобусным заездом, имея при себе документы, удостоверяющие личность, так как слет будет на танковом полигоне гвардейской Таманской дивизии...
Идея наделала много шуму, куст "Беляево" даже отказался вовсе участвовать в "слете под дулами орудий" (что вызвало было некоторые затруднения, так как комендантом слета должен был быть беляевец, лейтенант артиллерии Ринат Мухаметжанов). Однако большинство идею одобрило, тем более, что, помимо естественного любопытства, была еще и надежда, что хоть туда не доберутся виртуозные "хвосты".
Увы! Как только колонна "официального" заезда миновала КПП дивизии, ее автобусы стали обгонять сначала редких, а затем все более многочисленных незваных участников, которые, судя по всему начали выдвигаться на труднодоступные позиции еще с ночи. Воистину, для московского "хвоста" не было преград, во всяком случае, на суше!
А четыре с лишним года спустя история получила неожиданный эпилог. Ночь с 19 на 20 августа 1991 года. Под стенами Белого дома стоят перешедшие на сторону демократов "таманские" танки майора Евдокимова, а вокруг там и сям горят костры и звучат песни. Впечатление такое, что здесь собралась вся КСПшная Москва - от председателя Всесоюзного худсовета А.Городницкого до оппозиционной всему и вся группы "Февраль".
- Слушай, тебе не кажется, что это просто слет КСП, только с танками?
- А ты XXVII-й помнишь? Так вот, сегодня Таманская дивизия у нас с ответным визитом.

На суше и на море.


Нет преград московскому "хвосту", да и просто КСПшнику на суше. Нет и на море.
В книжке "Неформальная Россия" ("о неформальных политизированных движениях и группах в РСФСР; опыт справочника", Москва, "Молодая Гвардия", 1990 г.) была глава, посвященная движению КСП. Рассказывая о Московском клубе, автор писал: "Обращает внимание куст "МИДиез" ("Маркиз и друзья и его знакомые"), который проводит только песенные слеты определенного направления..."
Что это было за направление, теперь уже установить нелегко по причине, изложенной ниже; говорят, впрочем, что тематика мероприятий была пронизана духом спиртных напитков.
Но однажды эти слеты резко прекратились, а сам Маркиз (Сергей Банников) исчез с КСПшного горизонта.
Далее следует рассказ одного из знакомых знакомых Берга:
- Брожу я по островку у восточного побережья Средиземного моря. Вдруг слышу - поют. По-нашему и, что самое интересное, "наши" песни. Подхожу, вижу - костер и ребята.
- Вы что здесь делаете? - спрашиваю. - Проводим слет куста "МИД". Оказывается, тот из них, кто "уехал" первым, повызывал туда всех остальных, и теперь им там вместе таки-да неплохо!
Вообще же оставшиеся "здесь" ревниво пытаются отслеживать перипетии судеб тех, кто оказался "там", хотя это и нелегко: мешает, в частности, дороговизна переписки, а уж о звонках и говорить не приходится. Поэтому проверка подозрительной информации несколько затруднена.
Так, "здешние" знакомые Якова Когана, узнав, что "там" он "работает на лесоповале", никак не могли взять в толк два обстоятельства: как Яша со своей больной рукой управляется с бензопилой "Дружба" или как она там у них называется, и где вообще в Израиле лесоповал. Оказалось, "источник"всего-навсего образно окрестил этим словом управление по озеленению, куда Когану удалось устроиться на какую-то бумажную работу.
Александру Медведенко повезло больше - он работает на радио и делает передачи об авторской песне. Правда, псевдоним он взял более благозвучный - Александр Дов (что значит - Медведь), за что друзья сразу обозвали его "довской мордой".
Представляет определенный интерес живописное полотно, нарисованное московским АП-менеджером Евгением Вдовиным: на берегу Галилейского озера валяется груда автоматов; рядом сидит куча мужиков в камуфляжной форме, с гитарами, и - Визбора!..

Грязных пускать, чистых хватать!


Рассказывает Берг.
- Апрель 1991 года. Детский фестиваль КСП в Калуге. Организован агонизирующим комсомолом, насколько можно бестолково. Делегации присланы по разнарядке, половина участников впервые слышит об авторской песне. Но рассказ не об этом.
Мероприятия проводятся в местном Белом доме, в выходные дни, так что обычных обитателей в пиджачной униформе практически не видно. Зато милиционеры охраны получили установку, мол, посетители здания в эти дни будут одеты несколько нетрадиционно - в штормовки, возможно даже, не первой свежести, но их надо пускать.
И вот вхожу я, председатель жюри, в цивильной, почти чистой куртке и почти глаженых брюках - и мне наперерез бросается мент, решительно произнося при этом даже без намека на вопросительность интонации:
- Вы к кому, товарищ!

Технический прогресс.


Рассказывает Борис Жуков.
- 1984 год. Московские городские слеты три года как запрещены. В их отсутствие народ начинает живее ходить на разные межкустовые вылазки вроде организованного кустом "Сокол" слета "Ретро".
Многолюдное мероприятие требует больших организационных усилий, поэтому "Сокол" призвал на помощь горклубовских "оргов" и применил технические средства - рации "уоки-токи".
И вот стоит посреди леса Игорь Каримов, судорожно сжимает в руке это чудо техники и привычно-сорванным голосом орет - не в микрофон, а куда-то за пределы видимости:
- Да мать же твою так, переключи на прием!!!
Интересно, что предмет занятий Каримова в свободное от КСП время - системы дальней космической связи.

В поисках выхода.


Рассказывает Борис Жуков.
- 1977 год, XX-й московский слет (с которого началась известность Долиной, Лореса, Ткачева, Кутузова и некоторых других авторов).
Один из участников слета собрался идти к сцене записывать концерт. Но поскольку по доброй КСПшной традиции принял "на дорожку" несколько больше, чем следовало, то до цели немного не дошел: запутался в ограждении и проводах и рухнул прямо в какую-то неприметную палатку, стоящую в кустах у самой сцены. Подняв глаза, он обнаружил, что палатка набита аппаратурой, и, боясь что-нибудь нарушить, спросил:
- М-мужики, г-где здесь в-выход?
Один из обитателей палатки глянул на него, на его магнитофон, после чего взял соединительный шнур от его магнитофона и молча куда-то воткнул...
Никогда в те годы мне не приходилось слышать столь чистой записи лесного концерта!

Перевес был бы обеспечен!


Рассказывают, как в жюри одного из Грушинских фестивалей мнения некоторых его членов несколько разошлись. Одну позицию Занял Юрий Визбор и совершенно другую - Сергей Никитин и Вадим Егоров. К Никитину вдобавок присоединилась его жена Татьяна, которая также была членом жюри. Мало того, на подмогу Егорову пришла его жена, которая в списке судей вроде бы не состояла.
Последнее обстоятельство окончательно вывело из себя Визбора, который заявил со всей решительностью:
- Слушайте, мужики, или вы уберете своих жен, или я в следующий раз позову всех своих!

Что-то слышится родное...


Рассказывает Борис Жуков (Москва).
- 1992 год. Москва вместе с прочими регионами готовится к 1-му Международному фестивалю авторской песни в Алма-Ате (так, впрочем, и не состоявшемуся по сей день). Судейская бригада на предварительном прослушивании выслушала очередного соискателя. Александр Васин тихо насвистывает мелодию только что прозвучавшей песни, варьируя ее то так, то сяк. Заметивший это Дулов обращается к нему:
- Что, на что-нибудь похоже?
- На все похоже...

Отечественные записки.


Наблюдения Берга.
- Вот, говорят, на наши концерты народу меньше стало ходить. А просто раньше, кроме КСП, ничего не было, и ходили как "наши", так и кто попало. Чем и пытались заниматься от скуки. Например, "прикалывались" при помощи записок.
В Москве было модно испрашивать исполнение "Вашей песни" "Интеллигент, вставай на лыжи!" (варианты: "Сжимая топор в волосатой руке..." и "На смерть кенгуру", других, кажется, не было). Некоторые авторы просто написали кое-что из этого, чтобы шокировать прикольщика "обратно".
В Днепропетровске начала 80-х в конце первого отделения выступающий получал записку: "А теперь спойте что-нибудь хорошее", - а в середине второго - еще более лаконичную: "А теперь спойте что-нибудь". Оратор понаивнее впадал в прострацию: "А что же я все это время делаю?" Более веселый и находчивый использовал обоюдную остроту ситуации: "Я-то пою уже полтора часа, а Вы чем тут занимаетесь?"- за что удостаивался знаков одобрения аудитории.
А в декабре 1995 года в Зеленограде я получил такое послание:
- Спойте, пожалуйста, песню, которую я знаю.
Удалось спеть!

В самом пишущем городе самой читающей в мире страны - Москве - записок могло быть больше сотни за концерт. Авторы некоторых просто мелким почерком перечисляли десятка три-четыре позиций - что спеть. Скромненько и со вкусом. Однажды мне пришлось самому себе написать записку, прочесть ее и исполнить просьбу - только таким способом удалось легитимизировать свое желание.
Бывают записки, трогающие заботой их авторов о наших грешных душах. Однажды Юрию Устинову на сцену пришло послание примерно следующего содержания:
- Собаки, паруса, облака - это все хорошо. А как же перестройка, мораль?

Примечание искусствоведа: удалось установить первоавтора, по крайней мере, одной записки - по поводу песни "Сжимая топор в волосатой руке". Им оказался студент-математик из МГУ, член московского куста "Новослободский" Андрей Пхайко. Было это году в 1977-м на концерте Владимира Туриянского, который впоследствии и написал саму песню.

Подольстил.


В 1984 году Вадим Егоров сотворил песню "Баллада о певчей стае", увенчанную строками, вобравшими в себя все содержание:
           "...летит наш певчий клин,  которому названья нету,
           и впереди вожак, которого зовут Булатом."

Это тот самый вожак, перу которого принадлежат слова:
           "Дураки обожают собираться в стаю,
           Впереди главный - во всей красе."

Фильм с этой песенкой появился годом раньше.
А Алексей Куликов из Волгограда утверждает, что на одном концерте Вадим выступал после Булата Шалвовича и, не зная, что спел тот (а тот пел о дураках), выдал свою балладу. Все как положено.

Суд скорый, да неправый.


Рассказывает Берг.
- В августе 1985 года занесло меня в Барзовку. Всего на пару дней, но, как вы увидите, и этого хватило. Было там множество прелюбопытнейшего народу; кое-кого теперь в наших краях и не встретишь. Например, Маркиз из московского куста "МИД". Был также и Дима Кимельфельд.
И вот попросил нас с Димой "отец-учредитель" Барзовки Юра Черноморченко послушать кое-кого из молодых ребят и сказать что-нибудь по поводу услышанного.
Ребят оказалось чуть ли не двое. Запомнились, во всяком случае, "мальчик" из Керчи и "девочка" из Свердловска. "Мальчик" показался, быть может, чересчур традиционным, но свежим и искренним, и я его похвалил. А "девочка" - весьма техничной, но какой-то манерной, что ли, надуманной, даже, я бы сказал, выморочной, и я как мог мягко отметил это обстоятельство.
Вскоре выяснилось, что я сделал все с точностью до наоборот: "мальчика" следовало поругать, поскольку он тут, в Керчи, всех уже "достал" своими песнями, а "девочку" - похвалить, а то она обиделась и долго плакала, хотя Дима ее как раз похвалил.
"Девочка" эта потом, что называется, уехала и пробовала "там" петь, но все-таки вернулась.

Кукушка хвалит петуха...


Вадим Егоров на концерте отвечает на записку: - "Как Вы относитесь к творчеству Александра Суханова?" - О, это целая история. В начале 70-х я выступал в одном институте. После концерта ребята, которые его организовали, пригласили меня в общежитие. Ну, мы там хорошо посидели, и они поставили мне пленку Саши Суханова, который тогда только-тольконачинал приобретать известность. Я послушал несколько песен...ну, так, да, что-то... но, в общем, определенного мнения у меня не сложилось. И тут из магнитофона прозвучало: "А сейчас я спою несколько песен моего любимого автора Вадима Егорова..."
С этой минуты я очень хорошо отношусь к творчеству Александра Суханова.

Вторая категория.


Рассказывает Берг.
- В бытность мою конструктором довольно много приходилось заниматься составлением документации на проектируемое оборудование - начиная с инструкций по эксплуатации и кончая правилами упаковки, хранения и транспортировки. Помнится, среди помещений, используемых для складирования наших изделий значились такие - второй категории - "крытые неотапливаемые".
В таком алюминиевом гэдээровском складе, приспособленном под культурный центр, мне и довелось выступать на КамАЗе в декабре 1975 года. Впрочем, помещение было вполне отапливаемым, довольно теплым, так что я даже пиджачок скинул, поскольку раскочегарился в процессе пения. Отчасти потому, что приходилось перекрикивать какой-то шум, а техника усилительная была - "Электрон-10" мощностью 10 ватт, и это - на довольно большой зал. Ну, я пиджак-то и скинул в перерыве. А организаторам предложил выключить вентиляцию, что так гудела: хоть и не холодно, но и не жарко. Что они и сделали.
А во втором отделении концерта, который задержался с началом из-за того, что лектор перед нами долго отвечал на воп- росы своей аудитории, так что закончили мы около полуночи, - я заметил, что часть народа постепенно куда-то уходит. "Ну,- думаю,- город живет по общагам, поздних не пускают, вот они и спешат вернуться". А тому, что оставшиеся как-то странно кутаются в шубы, и вовсе значения не придал.
А надо сказать, что гостем я у камазовцев оказался первым, так что все подарки и сувениры, заготовленные любителями песни за долгий срок ожидания, достались мне. И вот, принимая их после концерта и раздавая автографы я совершенно задубел - так оказалось неожиданно свежо!
- Так я вас приморил маленько? - спросил я кого-то из клубных ребят.
- Ну да, мы же в антракте калорифер-то вырубили!

Прошла любовь...


Рассказывает Татьяна Агапова, ветеран куста "Новослободский" (Москва).
Горслет конца 70-х. Третий день - обложной дождь. Все давно сидят по палаткам, проклиная каприз погоды и изощряясь в замене в слове "дождь" и однокоренных буквы "д" на "в" во всех песнях, что удается вспомнить. В некий момент из одной палатки раздается особенно громкий и эмоциональный возглас:
- И какой только идиот придумал песню "Я вас люблю, мои дожди"!
Окружающие с удивлением узнают голос Вадима Егорова.

Скрытые глубины смысла


Наблюдения Бориса Жукова.
В первой половине 1996 года российская интеллигенция напряженно ждала результата назначенных на 16 июня президентских выборов, обсуждая, что с ней сделают вернувшиеся к власти коммунисты. В это время в КСПшных кругах стали очень популярны две строчки из песни Ланцберга "Кошачий вальс": "Пой до июня, а там махнем Вместе на Соловки!"
А вот в кругах московской "психоделической культуры" (попросту говоря, идейной наркоты) очень любили другую строчку того же автора: "...Ты видишь, КОЛЕСА совсем зарастают ТРАВОЙ".
Аналогичными наблюдениями могли бы поделиться многие и многие знатокиего текстов. Так, было замечено, что в одном из детских приютов Одессы на стене туалета красовалась следующая цитата: "Извини, старина, захотелось немного излиться...". И это не единственное подобное место, где она была использована.

Вообще данному автору "везет" на вариации прочтения его в народе. Некто, кажется магнитофонщик из Казани Валерий Мустафин, а может быть, Дмитрий Бикчентаев, рассказывал, что группа товарищей, к которой принадлежит и сам Некто, давно уже называет "Песенку о голове" не иначе как "Песенка человека, мающегося животом и запертого в кабинке туалета Казанского вокзала". Тут все пошло в ход - и замок, и бумажная четвертушка, и утробный вой... Ну, что ж, у кого что болит...
Неоднократно в народе рассказывалась и, может, слегка трансформировалась одна "история с географией". Дело было примерно так: В начале 80-х группа студентов биофака МГУ едет поездом на Беломорскую биостанцию, дорогой поют песенки. Их вполуха слушают сосе ди - мурманские морячки, возвращающиеся в родной порт. Компания добирается до "Зеленый поезд виляет задом..." - и тут, на словах "кому на север, а мне налево..." морячки сгибаются от хохота. Выясняется, что в Мурманске у них существует две - как бы это сказать, касты, что ли - одни, выходя из п орта, плывут как раз на Север, а другие - налево, в заграннпорты Скандинавии...

А Юлия Рубинштейн, автор песен из Ижевска, описала такой случай.
Провожали на поезд кого-то то ли из друзей, то ли из гостей клуба. Пели на перроне хорошие песни. Под это дело собралась толпа любопытных. Ну и, как положено, тут как тут оказался сотрудник правоохранительных органов, а попросту - мент. И решил он навести надлежащий порядок, то бишь ликвидировать несанкционированное скопление.
А дело было осенью 1993 года, как раз в дни противостояния Бориса Николаевича и Руслана Имрановича. И в этот момент звучали бессмертные строки все того же злополучного автора - про "бой Руслана с Головой". И сказал народ менту, чтобы он оставил поющих (и слушающих) в покое:
- Правильную песню поют! Про Хасбулата!

Гуманизм одержал победу по очкам...


Рассказывает Валерий Мустафин (Казань).
Самое начало семидесятых. Концерт ансамбля, костяком которого являются медики, в том числе молодой хирург, впоследствии - известный исполнитель Володя Муравьев. Руководитель группы - детский врач Ильдус Гирфанов.
Публика процентов на девяносто случайная. Бабульки какие-то, и вообще непонятно кто. А ребята одеты, по тем временам, вызывающе: черные свитера, черные очки... Аудитория встречает их неодобрительным гулом; кто-то отпускает ядовитые реплики на нравственно-этические темы... По-хорошему, надо уходить, не начиная концерта.
Тут Ильдус Гирфанов и говорит:
- Вот вы смеетесь, а не знаете, что мы почти ничего не видим!
Народ меняет тон восприятия на участливое внимание. Ансамбль поет. Успех полный!
Кстати, случилось все это 1 апреля.

Но оказывается, все было не совсем так. Во всяком случае, очевидец финальной части этой эпопеи известный автор из все той же Казани Валерий Боков предлагает иную версию, и более убедительную, и более изящную, так что старую мы сохраняем, во-первых, из уважения к Валере Мустафину и его стремлению обогатить нашу сокровищницу, а во-вторых, из интереса к самому процессу рождения легенды (разумеется, на могиле истины).
Дело же было так. В 1968 году, когда Боков уже вовсю занимался туризмом и сочинял песни по данному профилю, известный в Казани квартет студентов-медиков в составе Ильдуса Гирфанова (руководитель), Володи Муравьева, Валеры Пастухова и еще одного их товарища подвизался на ниве почти чисто эстрадной, ну, может, с легким комсомольско-студенческим уклоном. Что не помешало ему неким загадочным образом оказаться приглашенным в Смоленск на слет туристской песни. Кстати, слеты эти смоляне проводили в конце года.
И вот едут наши студенты в поезде и по мере приближения к финишу все более лихорадочно и безнадежно ищут хоть что-нибудь мало-мальски подходящее в своем репертуаре. Увы!.. И тут муки творческого поиска приводят одного из них в вагонный туалет, где он - о счастье! - обнаруживает обложку журнала "Огонек" с опубликованной на третьей ее странице песней "Юность строит города". Песня была признана приличествующей, получила "добро" "реперткома" и моментально вошла в "обойму".
И вот выходят ребята на сцену в своих черных очках и свитерах (имидж-то сменить не успели!), и хотя аудитория - не бабульки, а турье, но это оказалось даже хуже. К песне публика отнеслась не лучше, чем к декоративно-оптическим приборам, и в зале поднялось нечто невообразимое.
Тут Ильдус и сказал свою магическую фразу (она, кстати, в боковской версии звучит несколько иначе):
- Вы, ребята, видно в жизни не очень много понимаете, а ведь почти все мы совершенно ничего не видим!
Никогда туристов нельзя было упрекнуть в душевной черствости. Обстановка переменилась моментально. Выступление прошло "на ура", и казанские "сироты" огребли то, что сейчас бы мы назвали призом зрительских симпатий...

Новые грани таланта.


Рассказывает Станислав Соловкин (Москва).
ДК МАИ. Концерт Галины Крыловой и Дмитрия Дихтера, о чем извещает афиша в вестибюле.
А наклеена она на какую-то другую афишу, причем не очень аккуратно, так что верхний край старой (с одной строкой, крупными буквами) виден из-под новой. И всего-то два слова в этой строке:
"ЭРОТИЧЕСКОЕ ШОУ".


О вреде постоянства.


Валерий Мустафин (Казань) вспоминает одну из историй, связанных со своим легендарным земляком Борисом Львовичем. По поводу Бориса всегда кипели споры о том, чего у него нет - отчества или фамилии. В семидесятые годы многих шокировало то, что этот молодой и не очень еще известный человек требует такого почтения к своей персоне (что явствовало из того, как он представлялся при знакомстве).
Так или иначе, истина не установлена до сих пор. Но не о том сейчас речь.
Году примерно в 1976-м Борису вдруг захотелось стать грушинским лауреатом, да поздновато: билетов на поезд из Казани в Куйбышев на нужное число не было, и на фестиваль он несколько припоздал - отборочное прослушивание соискателей уже закончилось. На сцену он хоть и вышел, но по личной протекции Сергея Никитина.
Надо сказать, он блестяще исполнил "Капли датского короля" Окуджавы, но во время обсуждения в жюри против его лауреатства вдруг выступил председатель оргкомитета Борис Кейльман, причем уперся глухо:
- Львович не прошел прослушивание!
Через год Борис приехал на неделю раньше. Отбор прошел без проблем: "Капли датского короля" блистали не менее ярко. На "гитаре" (как известно, такую форму имеет сцена Грушинского фестиваля) - абсолютный успех.
В жюри снова упирается Кейльман:
- Репертуар не обновляется!

Кто есть кто?


Рассказывает Борис Жуков (Москва), но не тот, а другой.
Общий концерт на каком-то шумном мероприятии. Ждут Виктора Берковского. Он задерживается, но в конце концов появляется на сцене - аккуратно в момент, когда стоящая на ней и поющая "Alma mater" группа восклицает:
- Здравствуй, здравствуй, пес облезлый!..

"Три медведя", новое прочтение.


Рассказывает Любовь Захарченко.
Какой-то фестиваль. Действие происходит за кулисами. Юрию Кукину надо куда-то отойти и он ставит свою гитару к стенке.
Тем временем очередному выступающему не на чем играть; он берет кукинскую гитару и, обнаружив, что она изрядно расстроена, тщательно исправляет эту оплошность. Поет и возвращает инструмент на место.
Тут появляется законный владелец и, готовясь выйти к микрофону, проводит рукой по струнам... и судорожно начинает подкручивать колки.
Смысл сказанного им можно перевести примерно так:
- Какой бл... агодетель настроил мою гитару !?!? Гитара у барда должна быть немного расстроена!!!!!

Как это делалось в те времена.


Рассказывает Игорь Безносов (Судак).
Вносим уточнение: Судак - это город в Крыму, на Украине, а не то, что вы подумали, начитавшись стихов Нины Искренко.
Безносов - просто Игорь, а лучше Бек, так зовут его друзья. Так будем звать и мы, тем более, что в истории, рассказанной им, фигурирует некий Гоша, тоже, вероятнее всего, Игорь.
Итак, в конце 80-х Бек и Гоша побывали в Ялте на 1-м фестивале авторской песни памяти Артура Григоряна. В январе дело было. Фестиваль был организован, по словам Бека, не бог весть как; просчеты организаторов обернулись кучей неудобств для гостей и участников, и Бек с Гошей, отрефлексировав это мероприятие в одном из пивбаров Судака и залив баки пивом по самые пробки, решили: "А чем мы хуже? Наоборот, лучше, так как проанализировали чужие ошибки и сами-то уж ни за что их не повторим!"
Сказав себе таковы слова, друзья из пивбара прямиком направились в райком комсомола.
А там был новый первый секретарь, которому уже вовсю пора было проявить себя в этом качестве, а повод все не подворачивался. И вот подвернулся, попахивая ячменем и солодом. Тем более, что друзья догадались предложить посвятить эту патриотическую акцию освобождению города от немецко-фашистских захватчиков и провести в районе 14 апреля - дня для местных граждан знаменательного.
Первый с полчаса собирал свиту по селектору и как придется; кого-то даже из дому выдернул. Сидя все это время в приемной и начиная трезветь, Гоша произнес:
- Ну, пошутили и будет. Тем более, пора пивка добавить.
Бек и сам начал было склоняться к подобному решению, но тут дверь кабинета отворилась и Первый пригласил инициаторов войти. Продолжая втягивать ноздрями воздух, он несколько неуверенно сказал:
- Я знаю, в туристской среде "это" не очень принято?
- Не, не, что вы! - заверили его друзья.
- Ну, хорошо. Что для этого надо?
Было перечислено все, что надо, и даже несколько более того. Учитывая, что ожидается приезд большого количества известных бардов (секретарь кивал, пытаясь одновременно запомнить множество новых для себя фамилий, порой весьма экзотических), комсомол Васю... пардон, Судака мобилизовал два "Икаруса", концертный зал, загородную базу, гостиницу, ресурсы Горторга, лучшую в городе акустическую аппаратуру...
Было адаптировано к местным условиям и разослано Положение о ялтинском фестивале...
И хотя ни Капабланка, простите, ни Окуджава, ни кто другой из больших знаменитостей не приехал, фестиваль состоялся.
Сначала был дневной концерт в прекрасном зале гостиницы "Горизонт". Потом, заполнив половину "Икаруса" (второй пришлось отпустить за ненадобностью), соучастники двинулись в турприют "Карагач".
Секретарь приехал на черной "Волге". Народ оробел, застеснялся, гости стали спрашивать, "что намечается".
- Все нормально, - отвечал Бек. - Я собрал всех "своих"; мы посидим, хорошо выпьем, но чуть попозже.
Он попросил всех успокоиться и не переживать, пообещав, что после полуночи, до которой комсомол не дотянет, начнется то, ради чего все и собрались.
Начали с военных песен. Кого-то потянуло на "Интернационал". Секретарь напрасно ждал хоть чего-нибудь из туристской тематики - патриотизм бил ключом. Не выдержал он в 22.00.
- Ну, все, можно начинать! - сказал Бек.
"Икарус" ждал всю ночь и утром повез в город человек пять. Остальные куда-то подевались.

Падение титана.


Второй фестиваль в Судаке, как рассказывает Бек, состоялся год спустя, тоже в апреле.
Антураж был - романтичнее некуда: двор старой генуэзской крепости. Площадка около мечети. Вид на море! Акустика!
Перед концертом известный бард Геннадий Жуков зашел в бар; моряки, промышлявшие там свой кайф, попросили его спеть и от щедрот своих хорошо угостили.
К назначенному часу Гена на сцену не успел. Он появился, когда прочие участники, вынужденные тянуть время, пели уже по второму заходу. Тут Гена и вышел. Попытался что-то изобразить, но неудачно. Широким жестом швырнул гитару через плечо и пошел через "зал", вдоль крепостной стены, на выход из цитадели. Шел, шел и вдруг исчез. Все только ахнули.
А там был пролом в стене, различимый лишь тверезым глазом. Но, видимо, то, что Гену чуть не сгубило, его же и спасло: он даже убиться был не в состоянии. Случившийся поблизости милиционер только и спросил:
- У вас что, все такие?
Но утром на следующий день - то ли совесть тому причина, то ли ведро пива, принесенное Беком из злополучного бара, - Гена отработал вчерашнее, дав великолепный концерт.

Ямщик, не гони лошадей!


Рассказывает Николай Гусев (Москва).
Май 1995 года. Концерт Анатолия Киреева в Доме композиторов. Из зала приходит записка, которую Анатолий читает вслух:
- Играйте, пожалуйста, помедленнее: я не успеваю записывать аккорды.
Позднее Стас Колеников (Москва) сознался в том, что автором этой записки был он.

В нужное время, в нужном месте.


Рассказывает Леонид Сергеев.
В этот раз ему относительно повезло.
Это было в конце 80-х на алюминиевом комбинате в г.Краснотурьинске Свердловской области.
Лист ватмана красными буквами сообщал о том, что "сегодня, 27 числа, в красном уголке состоится концерт гитариста Леонида Сергеева".
Когда же лист сняли и перевернули, обнаружилась надпись черными буквами о том, что "похороны шофера такого-то состоятся 26 числа..."
Пронесло!
На концерте в одном из кисловодских санаториев он оказался в более сложной ситуации.
Был "мертвый сезон", и аудиторию составляли, в основном, старички и старушки.
Минут через двадцать после начала Леня получает записку: "Молодой человек, когда же придут артисты и начнется концерт?"
Не менее захватывающий сюжет развертывался 7 марта 1996 года в Димитровграде Ульяновской области в НИИ атомных реакторов. Приглашение поступило двумя днями ранее и носило "пожарный" характер, почему - станет видно во вторых строках.
Встречают Леонида хозяева мероприятия в ульяновском аэропорту и везут к месту происшествия. При этом время от времени, взглядывая на него, как-то странно посмеиваются:
- Гы-гы! Гы-гы!
Долго так продолжаться не могло; Леня все же попросил объяснить, в чем дело. И узнал, что вообще-то был заказан ансамбль цыган из Санкт-Петербурга, но что-то случилось то ли с Петербургом, то ли с цыганами, и они не смогли приехать. Тут Сергеева и мобилизовали.
Перед самым выходом на сцену, когда публика уже заполнила зал, он получил дополнительную информацию:
- Извините, но мы не успели сообщить зрителям о замене...
На этом рассказ можно было бы закончить, и он был бы похож на хороший фольклорный анекдот. Но поскольку среди читателей наверняка найдется немало тех, кто ценит юмор Сергеева, они наверняка захотели бы узнать, что было дальше. А дальше Леня вышел на сцену и сказал:
- То, что я цыган, я узнал сегодня. А так как по гороскопу я "овен", то вместо цыганского барона вам будет петь цыганский баран...
Идея была одобрена аудиторией и катастрофа не состоялась.

Возмездие.


Правильно французы говорят: "Предают свои". А если и не предают, то пакостят, как могут. Особенно этим всегда отличался ленинградский исполнитель Алексей Брунов.
Вот что рассказал Валерий Боков.
Приезжают они с Володей Муравьевым куда-то давать концерт. Времена для песни не самые благоприятные; концерт домашний. А войти в квартиру оказывается не очень просто, особенно с гитарой за плечом, так как дверь лишь слегка приоткрывается, и приходится проникать через неширокую щель. А мешает ей открываться нормально... ящик водки.
Второе, что замечают друзья, это какие-то странные и очень уж активные манипуляции принимающей стороны с различными стеклянными предметами (стаканами, бутылками), причем в качестве наполнителя фигурирует все то же детище великого химика Д.И.Менделеева.
Друзья на всякий случай задают вопрос, не будет ли это мешать реализации намерений, связанных с песнями, и получают ошеломляющий ответ: оказывается, побывавший здесь недавно Брунов, который, собственно, и порекомендовал пригласить Муравьева и Бокова, счел своим долгом "честно" предупредить организаторов, что поют ребята, конечно, очень здорово, но меньше, чем ящиком водки, при этом не обойтись: алкаши, мол, они тоже, каких не сыщешь...
Так что "по жизни" Брунов заслужил большой всенародной "благодарности".

О том, в какой форме она однажды проявилась, рассказали независимо друг от друга сразу несколько человек. Один из них - Виктор Аникеев.
Произошло это в Ленинграде, а Виктор тогда как раз и был ленинградцем, так что видел все своими глазами. "Был" в смысле "находился" - потому что учился в политехническом институте и даже организовал при нем КСП "Топос" (если прочесть с конца на начало - получится имя польского города и проводимого в нем фестиваля эстрадной песни). Так в названии клуба оказался заложен протест против того, что раньше презрительно звали "эстрадой", а сейчас гораздо спокойнее - "попсой". "Был" же в смысле "сплыл" - потому, что не сошелся во взглядах на песню с известной "конторой" и вынужден был покинуть не только стены альма матер, но и Питера в целом, благодаря чему сначала основал КСП в Орше, а затем перебрался в Красноярск, где и по сей день споспешествует местному клубу.
А тогда он сидел на концерте Брунова, а тот пел, время от времени получая записки из зала и по привычке тут же их читая. Впрочем, оглашая очередной текст, он осекся на середине и почему-то засуетился, а потом, пробормотав нечто нечленораздельное, и вовсе убежал за кулисы, откуда вернулся минуты через три злой, как черт. Слова же, возымевшие столь сокрушительное действие, были примерно таковы:
- Поете Вы, Леша, конечно, хорошо, но ширинку тоже застегивать надо!
К тому времени Брунов нагулял кое-какое брюшко, так что даже без висящей на нем гитары обозреть место, по которому нанес удар народный мститель, было проблематично. Пришлось на время "встать в док"...

"Будем брать!"


Надо полагать, самого Аникеева еще ждет впереди нечто подобное, так как и он не дурак был подшутить, и юмор его сопряжен бывал с чувствами достаточно сильными, причем испытывал их он, разумеется, не сам...
Был как-то в Орше с концертом Григорий Гладков, певший тогда немало песен на стихи Кушнера. А вскоре Гриша сообщил Виктору, что они с Кушнером будут в Орше проездом в Минск. Станция в Орше какая-то очень уж узловая; поезд стоит полчаса, одно плохо - в два часа ночи...
А в то время в продажу поступил сборник стихов Кушнера "Канва" и тут же был скуплен на корню местными КСПшниками.
И вот приходит поезд, и в вагон, проводница которого заранее предупреждена Гладковым, входят одетые в строгую штатскую одежду Аникеев, еще один молодой человек и одна девушка. Из купе высовывается голова Григория и, убедившись, что все в порядке, тут же прячется назад.
Друзья заходят в купе и начинают тормошить поэта:
- Вы - Кушнер?
Тот что-то бурчит во сне, а соседи делают стойку на своих полочках в ожидании скандала.
- Александр Семенович? - продолжает Аникеев. - Предъявите документы!
Соседи ныряют под одеяла и спят с удвоенным энтузиазмом, а Кушнер, наконец, понимает, что это не сон, подскакивает и начинает лихорадочно искать паспорт по всем карманам.
Удостоверившись, что это действительно он, друзья раскрывают свой чемодан с несколькими десятками экземпляров "Канвы" и предлагают ему оставить образцы подписи. И вообще - почерка. В виде автографов. Тут же с верхней полки скатывается Гладков и начинает энергично извиняться перед своим соавтором за несколько экстравагантную форму поклонничества.
Убедившись, что ему больше ничего не грозит, Кушнер великодушно прощает мистификаторов и пишет на книжках все, что они просят...
Если верить Виктору Аникееву, у него и по сей день отношения с Кушнером самые теплые. А с чего бы ему не верить?

Продовольственная программа концерта.


Аникееву поверить, в принципе, несложно. Труднее сейчас поверить, какие сами по себе времена были всего-то лет 10-20 назад.
Году в 76-77-м ленинградцы Юра Рыков (уже вполне известный исполнитель) и Миша Трегер (еще только обретающий известность автор) собрались с концертом в Горький. А вся еда тогда продавалась в Москве, ну, еще понемногу в Ленинграде и в Киеве. И горьковчане, разумеется, попросили ленинградцев привезти всякого мясного - чем больше, тем лучше.
И вот они прилетают в Горький, спускаются по трапу самолета и видят, как к ним устремляются двое а штатском:
- Вы из Ленинграда?
- Да...
- А в сумочках у вас что? М-да... Пройдемте с нами!
И их сажают в машину, за рулем которой сидит уже "нормальный" мент - в кителе и фуражке.
Везут их, везут - и высаживают у входа в ДК УВД, где, оказывается, и состоится концерт!

Откуда берутся дети?


Году в 90-м дело было, как утверждает Геннадий Васильев, автор и клубный организатор из Красноярска.
Серия мероприятий, входивших в программу местного фестиваля, должна была начаться концертом Бориса Вахнюка и Леонида Сергеева. Но если Борис, хоть и без голоса, но приехал, то Леонида ни на этом, ни на каком другом самолете не оказалось вовсе. А билеты почти все проданы. А часть публики пришла конкретно на Сергеева. И объяснять его отсутствие, скажем так, милой забывчивостью было как-то неудобно. И жена Васильева Марина Тарасова, продавая остаток билетов, была вынуждена не только предупреждать зрителей об изменениях в программе, но и разрабатывать версии отсутствия долгожданного кумира, причем такие, которые могли бы быть восприняты в качестве причин безусловно уважительных. Короче, одному особенно настойчивому поклоннику творчества Леонида она сказала, что у него родился сын.
- Когда?
- В понедельник!
Поскольку дело происходило в среду, объяснение было принято: действительно, какой же отец не заберет наследника из роддома!
Примерно год спустя на Грушинском встречает Гена Леню и спрашивает:
- Вахнюк не рассказывал, как мы тебе в Красноярске сына родили?
Надо было видеть выражение сергеевского лица...
Минуты через две он произнес:
- Та-ак... Пойдем сядем...

Профессионализм.


Валерий Мустафин (Казань) рассказывает, как при пересведении магнитоальбома Эльмиры Галеевой, автора из Набережных Челнов, понадобилось добавить что-то гитарное, для чего в студию пришел Виталий Харисов. На всякий случай для того же явился и Александр Лаврентьев - совсем уже "крутой", профессиональный гитарист, так что Виталий остался без "хлеба". Не желая сдаваться, он взял в руки маракас, чем заполнил обнаружившуюся нишу.
На втором часу записи Харисов вдруг издал возглас:
- Блин, а что ж это я в гармонии-то смотрю?

У профессионалов и термины, как известно, особые.
В 1992 году записывал Мустафин второй магнитоальбом Харисова. В процессе записи тот ему и говорит:
- Давай начнем со второй вольты, а ты состыкуй.
- Сам состыкуй!
- От состыкуя слышу!..

"Наша служба и опасна, и трудна..."


Рассказывает Юрий Кукин, как его чуть не постигла участь Троцкого.
Было это в Куйбышеве в середине 60-х. Видимо, это был вечер туристской песни, так как выступали и местные ребята характерного вида.
Кукин хотел было начать, как водится, с "За туманом", но обратил внимание на то, что вся сцена засыпана желтыми листьями (а был октябрь), и к заднику булавками были приколоты листья, а сбоку двое молодых людей лишние листья запихивают в рюкзак, - и Кукин изменил решение в пользу "Потянуло, потянуло..."
И вдруг на него еще и сверху начинают сыпаться листья. Видимо, как он выразился, местному Станиславскому показалось мало простого пейзажа и он решил задействовать атмосферные явления. Причем сыпались листья прямо на певца. Он поет грустную песню, а в зале ржачка: листья падают и ведут себя непредсказуемо. То на голову ляжет лист, то глаз закроет, то между струн застрянет и начнет глушить звук...
В какой-то момент запас природного материала иссяк - листопад кончился. Но не приключения. На словах "...и как будто от убийцы от себя себя спасать..." сверху полетел ледоруб и треснул великого барда по плечу. Это там, наверху, ребята решили вытряхнуть остатки, а на дне рюкзака лежал этот предмет, которым, как мы знаем, можно даже творить историю.
Вот и получилась такая история.

Кино как игра с неизвестным.


"Игра с неизвестным" - так назывался художественный фильм, снятый на студии им.Довженко (Киев), где Юрий Кукин играл сам себя. А в главной роли был Олег Митяев.
И такой там был эпизод: Олег бредет по развалинам замка, спускается в подвал, там паутина, крысы... Видит металлическую дверь. Отгребает мусор и со скрипом ее открывает. Заглядывает внутрь и с ужасом отшатывается: изо всех углов этого помещения на него несутся грязные небритые люди - группа "ДДТ" Юрия Шевчука - с криками и песней о предчувствии гражданской войны.
Это не понравилось худсовету. Он велел вытащить рокеров из подвала, причесать, постричь, побрить, одеть поприличней и с хорошей песней вставить в другое место. А режиссеру все это уже надоело, и он приказал монтажеру просто вырезать этот эпизод и склеить с тем, что там по фильму идет дальше. Что будет, то будет, плевать.
А монтажеру тем более плевать.
Фильм приняли.
И вот идет Митяев по подвалу, раздвигая паутину, открывает ржавую дверь и издает вопль ужаса. А там (выходит, что за дверью) сидит Кукин у себя дома на диване (в кадре - диван, стена и сам Кукин). И теперь все думают, что Юрий Алексеевич бомж и живет в подвале.

Надо думать о перспективе.


Май 1996 года, Санкт-Петербург, фестиваль "Петербургский аккорд". Рассказывает Юрий Кукин:
- Сидим мы с жюри первого тура, обсуждаем, кого они нам во второй тур пропустили. Тут подходят ребята из Алма-Аты (супружеский дуэт Чиковани - Ред.) и говорят:
- У нас самолет опоздал, мы не могли участвовать в первом туре, как нам быть?
Я говорю:
- Давайте пропустим их сразу на второй, посмотрим, что они такое.
Жюри первого тура отвечает:
- Нет, нельзя.
Я говорю:
- Ну они же не виноваты, можно в порядке исключения, один номер ничего не решает.
- Нет, - говорят, - это нарушение регламента.
Ну, кое-как всех убедили, один Трегер уперся: нет - и все. Тогда я говорю:
- Миша, а ты помнишь, что у тебя скоро концерт в Алма-Ате?..
Примечание исскуствоведа: как известно, супруги Чиковани успешно выступили в Питере, став дипломантами фестиваля и завоевав специальный приз фирмы "Аккорд".

Оговорка по Фрейду.


Рассказывает Борис Жуков (Москва):
- Май 1996 года, Санкт-Петербург, фестиваль "Петербургский аккорд". Заключительный концерт. Ведущий - Альфред Тальковский - своим профессионально-звучным голосом торжественно объявляет:
- Законодательное собрание города Санкт-Петербурга учудило приз...

Полная симметрия.


После окончания ГУЭЦИ (училища эстрадно-циркового искусства) Елена Камбурова попала на Всесоюзное радио. В силу каких-то чисто бюрократических причин (наличие -отсутствие свободных ставок или что-то в таком духе) ее приписали к редакции сатиры и юмора. Это никак не отражалось ни на репертуаре, ни на исполнительской манере Елены Антоновны, но, разумеется, каждый, кто узнавал об этом, спрашивал:
- А почему такая певица работает в редакции юмора? В конце концов один из коллег Камбуровой, которому надоело в сотый раз объяснять про штатное расписание, ответил:
- Потому что в музыкальной редакции работает слишком много комиков!

На свете все же справедливость есть!
(Хотя порой похожая на месть.)


Рассказывает Берг.
- Кажется, в январе 1974 или 1975 года я впервые оказался в Новосибирске, куда меня пригласили с концертом даже не КСПшники еще, а альпинисты. И жил я в домике одного из них - Володи Кузнецова, а попросту - Кузена. С самолета сошел почти без чувств: 12-часовой перелет на АН-24 с тремя промежуточными посадками (Саратов - Уфа - Челябинск - Омск - Новосибирск) я совершил, находясь на больничном после сотрясения мозга: "проклятая гололедица!". Но у Кузена была своя сверхзадача, и все три дня все свободное от сцены время он выдаивал из меня песенки - все, какие я знал, и свои, и чужие.
За час до отъезда в аэропорт он решил проверить, что же записалось. Включил воспроизведение - и... Первые секунды он был просто в шоке. Затем издал нечеловеческий вопль. Когда же обрел способность произносить слова, я услышал:
- Стой, никуда ты не поедешь, пишем все с начала!!!
Сгубила его, понятно, жадность, а конкретно подвела привычка к расположению предметов на столике, где стояли "Комета МГ-201" (так, кажется, назывался магнитофон) и микрофон-"мыльница" МД-47: рядом с последним все это время исправно функционировал будильник "Севан", по мощности, как известно, не уступавший знаменитому трактору ДТ-54. Так что если мелодию за скрежетом шестеренок еще можно было разобрать и домыслить, то проблема со словами оказалась практически неразрешимой.
Увы, мой больничный заканчивался и я улетел.

Уринотерапия.

Рассказывают Алексей Куликов (Волгоград), более известный в КСПшных кругах под псевдонимом "Береза", и его партнер по исполнительскому дуэту Анатолий Костин (Воронеж) - соответственно, "Пинчер".
На первых Грушинских фестивалях, еще в Пескалах, организация была не такая всеобъемлющая и четкая, как теперь, и была большая проблема с туалетами. Точнее, туалет был, но слишком уж далеко, и хорошо просматривался со всех позиций. Причем у мужиков проблемы возникали чаще, потому что, как известно, емкость мужского мочевого пузыря втрое меньше, чем женского. Поэтому они время от времени просто собирались в кружок, становились поплотнее и пели, стараясь не подпускать к себе представителей прекрасного пола.
И вот однажды московский собиратель песен Миша Байер, изобретатель "бардобойки" - микрофона на удочке, привлеченный стройным многоголосным исполнением песни "Взвейтесь, соколы, орлами", подошел к компании маевцев (так испокон называли себя члены КСП Московского авиационного института), ядро которой составлял мужской квартет "Жаворонок". Изловчившись, Миша просунул между ног в самый центр круга свой "снаряд" и стал записывать.
По окончании песни и связанной с ней процедуры повеселевшие маевцы сказали ему:
- Ну-ка, вруби: интересно, что получилось.
Миша врубил. Это была горная река! И где-то вдали - "полно горе горева-а-ать!.."

Незабываемое.


Рассказывает Владимир Васильев:
- Как Боря Бурда ведет концерты. В Ростове у нас был импровизированный концерт. Должно было петь четыре человека, а пело человек пятнадцать. А зрителями были бабушки, внучки... А потом народ набежал: это был центральный парк культуры и отдыха. И я обратил внимание: стоит Михалев уже "под газом" и лошадь обнимает. Живую, не какую-нибудь там! Горюет и что-то ей рассказывает. А Боря ведет концерт. И получилось так, что Кукин спел песню и выпала у него гитара. Уронил он ее. А гитар не хватало. Боря тут же реагирует:
- Представляете, что значит для автора уронить гитару? Это живое существо; человек с ней свыкается. А гитара-то ведь не Кукина, а гитара-то Михалева!..
А Кукин, уходя:
- Да что ж он брешет!
Игорь Михалев всего этого не слышит, а Бурда тем временем продолжает:
- И вот сейчас на сцену выйдет Михалев. Представляете, какое несчастье: она же треснула, наверное! Какое горе для автора! Знаете, люди добрые, давайте это горе как-то компенсируем, давайте его очень тепло встретим!
Михалев выходит на сцену, народ восторженно орет и рукоплещет, и Игорь не поймет, что ж такое.
А лошадь угнал Анвар Исмагилов. Он сел на нее и ускакал в город к своему другу - решил его удивить. Милиция перекрывает дорогу, останавливает машины и Анвар скачет в режиме наибольшего благоприятствования. Прискакал и начал друга выкликать. Тот высуну лся из окна, посмотрел на него с кислой рожей и произнес:
- А, это ты...
Поскакал Анвар назад, упал с лошади...

Как единый организм.


Рассказывают Алексей Куликов (Береза) и Анатолий Костин (Пинчер). Пинч вообще-то воронежец, а Береза, как мы помним, житель героического Волгограда. Но в аспирантуре он учился в Воронеже, и у них с Пинчером сложился неплохой исполнительский дуэт. И вот они на концерте в Москве в начале 70-х поют песню Владимира Кочана на стихи Леонида Филатова, которая начинается со слов:
             Так повелось промеж людьми,
             что мы сторонимся любви...

Но - что значит спетость! Не сговариваясь, запели:
             Так повелось промеж людей,
             что мы сторонимся... -

и разом замерли.
Зал - восемьсот человек - замер на несколько секунд, видимо, производя при этом какие-то расчеты в уме, затем дружно грохнул.
Друзья переждали этот выплеск эмоций и запели снова, на сей раз ближе к тексту.

"Ненавижу авторскую песню!"


Рассказывает Владимир Каденко:
- Поэт Борис Чичибабин не любил авторскую песню и всегда это подчеркивал, хотя на фестивали приезжал и даже работал в жюри. Однажды смотрит мои стихи и говорит:
- Володя, скажите, пожалуйста, это что, песня?
- Да, Борис Алексеевич.
- Жалко!

Продолжает Владимир Васильев:
- Он так даже поздравлял! Наташа Дорошко стала лауреатом городского конкурса за стихи песни. Он говорит:
- Я от всей души поздравляю Наташу, хотя эта песня - далеко не лучшее, что у нее есть.
Примерно так же относится к поэтической песне Александр Кушнер, на стихи которого написано немало прекрасных песен. А уж его старый приятель, "нобелевский тунеядец" Иосиф Бродский, по легенде, в молодости (еще до знаменитого процесса) однажды гнался за Евгением Клячкиным, крича, что расшибет о его голову его же собственную гитару - так на него подействовали клячкинские песни на его стихи. К счастью для мировой культуры, Клячкина он тогда так и не догнал, а с годами остепенился. Настолько, что, как рассказывается в книге Михаила Кане "Время вдруг становится судьбой", на вопрос Клячкина: "Ося, как Вы посмотрите, если я запишу диск на Ваши стихи?" ответил вполне миролюбиво:
- Знаете, Женя, меня это совершенно не интересует. Поступайте, как хотите.
А в одной из последних видеосъемок, говоря о Высоцком, всего лишь грустно заметил:
- Это прежде всего очень хорошие стихи, и я думаю, что было бы лучше, если бы они так и были стихами, а не песнями. То, что Высоцкий их поет, сильно мешает восприятию.

Национальный колорит.


Рассказывает Владимир Каденко:
- На одном из всесоюзных слетов туристов-ветеранов на Кавказе, естественно, был и конкурс песни. И каждая республиканская команда хотела показать что-нибудь свое, специфическое. Но обязательно о туризме. Ну, я разучил с девчонками украинскую народную песню, выхожу с ними на сцену, а наш друг из Москвы делает такое вступление:
- Эта песня о конном туризме. В ней поется о юноше, который собирался в конное путешествие. Однако старшая сестра отобрала у него снаряжение.
И мы начинаем петь:
                       - Чом ты нэ прыйшов,
                       як мисяць зишов?
                       Я ж тэбэ чикала.
                       Чи коня нэ мав,
                       чи стэжки нэ знав,
                       маты нэ пускала?

                       - И коня я мав,
                       и стэжку я знав,
                       и маты пускала.
                       Найменьша сэстра,
                       бодай нэ зросла,
                       сидэльцэ сховала.

Заняли первое место!

Петь надо красивше, Александр Моисеевич!

Рассказывает Борис Вайханский. Во время межрегионального фестиваля "Петербургский аккорд" в мае 1996 года, как водится, проходили концерты ведущих мастеров жанра. Постигла эта участь и Александра Городницкого. Аккомпанировал ему старый товарищ по оружию Михаил Кане,который, как известно, и сам выступает в качестве исполнителя. И на этом концерте он тоже спел несколько песен Городницкого сам, после чего они вошли в "штатный" режим: Кане играет и подпевает, Городницкий ведет главную партию.
Недолго это длилось, когда вдруг из зала раздался громкий и ясный голос некоей дамы:
- Пусть Кане поет!
Ее попытались проигнорировать, но она настаивала:
- Пусть Кане поет!
- Но почему Кане?
- Он лучше поет! У него голос лучше!

Полный улет!


Рассказывает Юрий Кукин.
- Однажды по радио передают песню "Париж", и мало того, что спели, еще и говорят, что она получила первое место на конкурсе туристской песни при всесоюзном слете "По местам былых сражений". Стали думать, почему песня, далекая от темы слета (там про войну надо, а у меня - про геологов) заняла первое место.
Когда я приехал в Ленинград, мне рассказали, что у меня написано: "Отсюда никуда не улетишь". Слово "улетишь" стало весомым, и какой-то хороший человек из-за него сказал членам жюри в Москве, что это песня французского летчика эскадрильи "Нормандия - Неман". Песня стала военной и автоматически - победительницей престижного конкурса.

Дело о нанесении душевной травмы лыжами.


Рассказывает Владимир Васильев:
- 1982 год. После "Эсхара" - лауреатский концерт, уже в городе. В первых рядах сидят наши ребята, выходят на сцену - тот Клячкина поет, тот - Кукина, тот - свои дурацкие песни... А мы затеяли анекдоты рассказывать. Рассказываю им такой: вес- на 1945 года, в бункере к Борману подходит Гитлер:
- Мартин, Мартин, все пропало, русские нас окружили, завтра возьмут Рейхстаг! Наши идеи, наши планы...
- Адя, брось, не суетись, сядь лучше, послушай, какую я песню сочинил:
                Лыжи у печки стоят,
                гаснет закат за горой...

Только мы отсмеялись, выходит парень - восемнадцать лет, первый раз на сцене:
- Юрий Визбор, "Лыжи у печки стоят"!
Мы - ржать, а он не может сообразить, что же сделал не так.

Буква и дух.


Байка или нет? Александр Руманов (Москва) рассказывает, как позвонил некто Булату Шалвовичу и попросил разрешения изменить в его песне одну букву. Тот разрешил. На концерте было спето:
                    ...А Шурик вернулся,
                    а он голубой...


TV любит золотарей-интеллектуалов!


Рассказывает Владимир Васильев: - О прекрасной реакции Миши Кочеткова. Он ведет телепередачу "Гнездо глухаря". Там можно импровизировать, правда, в определенных рамках. Миша говорит:
- Мы тебе на сегодня выберем какую-нибудь профессию. Кем ты хочешь быть? Хочешь - скульптором? А в связи с этим споешь какую-нибудь песню.
И вот идет прямой эфир, Кочетков спрашивает:
- Так, Володя, кто ты у нас сегодня?
- Скульптор.
- Ты знаешь, Володя, нет, мне не нравится. Давай, будешь ассенизатором.
- Нет, Миша, лучше я буду скульптором, мастером мелких форм.
Миша тут же находится:
- Ну, конечно, Шостакович же говорил, что любой человек, сидящий на унитазе, напоминает одновременно и скульптора, и мыслителя...

Известно лишь доке, что корабль ремонтируют в доке!


Рассказывает Александр Руманов (Москва):
- В Москве выступает Юрий Кукин. Второе отделение, вопросы и ответы. Девочка поднимает руку и спрашивает:
- Как Вы относитесь к творчеству Олега Митяева?
- Помнится, - говорит Кукин, - приехал я в Москву, а в дороге потерял записную книжку. А ехал я к Визбору, и как его теперь найти - не знаю. Зато знаю, как он писал песни: если, к примеру, о корабле, то выспрашивал у капитана все детали - что как называется и работает. То есть, он писал так, как надо писать. Стал я вспоминать его песни: одна - где он живет в последнем переулке, другая - где окна выходят во двор, третья - где номер квартиры... Позвонил в дверь, Адочка Якушева меня встретила... Да, кстати, у Митяева есть такая строчка: "...А на верфи ледоколы лечатся..." Так вот, они там не лечатся! А вообще очень талантливый автор!

Несчастный случай.


Рассказывает Берг:
- Год, кажется, 1973-й, август. Я - в Москве, в гостях у Андрюши Добровольского, тогда недавнего выпускника МАИ и близкого друга "Жаворонков", а впоследствии - неплохого профессионального кинорежиссера. Кроме меня еще некий Валера, художник, и Леша Куликов (Береза), в то время воронежский аспирант.
Андрей показывает нам квартиру (отцовскую, на проезде Серова, естественно, "крутую" - эту старую мебель, эти комнаты, эти "благоустройства". А "там", наряду с традиционным унитазом, была диковинная штука с фонтанчиком посредине - бидэ.
Потом стали петь песни, и когда я дошел до "Грачей", а точнее, до строчки 
"...Ты, конечно, не знаешь, что снова в беде я..."
- Береза очень тихо и очень отчетливо подправил: "В бидэ!" Песенка была поломана. И не мог я ее петь после этого еще лет десять.

Не убий!


Рассказывает Сергей Губанов (Москва):
1996 год, Москва, весенний слет куста "РЭКС". У костра сидят Андрей Суворов и Володя Рычков и обалденно поют песню Андрея Крючкова. Тот находится тут же и время от времени пытается им подпевать, но народ реагирует нервно, да и сам автор понимает, что с его голосиной делать это - только кайф ломать. А петь охота! И тогда он встает, отходит метров на тридцать и врубает от души...

Утро добрым не бывает.


На одном из слетов начала 80-х московская группа "Мышеловка", в ту пору игравшая вполне нормальную музыку, устроила музыкальную побудку: "мышеловы" ходили от стоянки к стоянке и громко играли что-то жизнеутверждающее. Забредя в лагерь куста "РЭКС" и узнав от его обитателей, что в такой-то палатке спит Андрей Крючков, музыканты окружили ее с четырех сторон и по команде лидера заиграли попурри из песен будимого...
Секунд через сорок из палатки высунулась помятая физиономия Андрея и в весьма резкой форме осведомилась, что это за чудаки приперлись с утра пораньше играть у человека над ухом всякую фигню.

Плод брачной ночи.


Тоже в начале 80-х на московском "региональном" (межкустовом) слете праздновалась свадьба Андрея Крючкова. К рассвету на стоянке группы "Алмасты" можно было наблюдать такую картину: под тентом у костра в чужом одноместном спальнике почивает новобрачная, а рядом на тулупчике скорчился молодой муж.
В ту пору на слетах кроме вечернего концерта бывал еще и утренний - "сливочный". Когда в ходе его на сцене появился Крючков, аудитория, уже знавшая о радостном событии, оживленно поприветствовала его. Андрей подошел к микрофону и трагическим шепотом произнес:
- Друзья! В результате экстремальных условий первой брачной ночи я потерял голос и не могу петь свои песни. Поэтому я спою вам песню харьковского автора Владимира Васильева "Когда я был щенком"...

О роли национальности в искусстве.


Рассказал Игорь Грызлов (Москва). Как известно, в конце 80-х Булат Шалвович Окуджава объявил, что авторская песня умерла. Многие с ним не согласились, но только Юлий Ким сумел привести вещественные доказательства: он выдал патриарху записи Михаила Щербакова.
Прошло несколько лет. Окуджава по-прежнему везде подтверждал, что авторская песня умерла, но когда его спрашивали, кто из молодых ему нравится, неизменно называл Щербакова. Ким немало тому дивился, да как-то все не получалось спросить. Наконец, случай представился - оба оказались в одном кардиологическом отделении, - и вопрос был задан.
- Да-да, я как раз хотел у вас спросить, - начал в ответ Окуджава, - этот Щербаков - еврей?
Ким, ожидавший чего угодно, но только не этого, растерянно ответил:
- Н-нет.
- Ну, может, у него есть какие-нибудь родственники-евреи?
- Да нет вроде...
Классик помолчал и прочувствованно сказал:
- Знаете, я, наверное, поторопился, когда сказал, что авторская песня умерла...
И после паузы добавил:
- ...в России.

Карьера.


Рассказывает Валентин Вихорев:
- Группа советских окупационных войск в Германии, 1951 год. В ленинской комнате была гитара, кстати, семиструнная: шестиструнных тогда было - по рукам сосчитать. И я попробовал учиться играть. Играл дня три. Подошли ко мне ребята со старшиной:
- Иди-ка ты в курилку!
Ушел туда. Это во дворе вкопанная в землю бочка с водой, вокруг нее скамеечки. Ребята после службы приходят, садятся, травят анекдоты. Я там дня три-четыре тоже пробовал играть. После этого мужики, которые там собирались, сказали:
- Уйди отсюда, чтоб тебя здесь не было!
Я ушел в спортивный городок. Там у нас брусья параллельные, турник... Сижу на брусьях, дергаю струну. Проходит дня три-четыре. Подходит один, второй... Нас уже кучка образовалась. Тогда было очень модно петь Бернеса, всякие такие песни... Неделю по ем. Потом один из них, самый активный, говорит:
- Чего мы здесь сидим на брусьях? Пошли в курилку!
Пришли в курилку, сели на лавочку. Нас побольше уже стало. Примерно с отделение. Подходит старшина:
- Чем занимаетесь?
- Поем, товарищ старшина!
- А чего здесь!? Ну-ка марш петь в ленинскую комнату!
Следующая часть